Взлетная полоса

22
18
20
22
24
26
28
30

— Возможно, — согласилась Ирина. — Но меня интересуете только вы. Я знаю, вы любите Юлю. Она восхитительна. Я с вами согласна. Даю вам слово, я сама зачастую любуюсь ею. Но она вас погубит. И право, неужели же ваши лучшие годы стоят всего лишь нескольких свиданий с ней?

— Почему свиданий? — воспротивился Сергей.

— Только свиданий, — подтвердила Ирина. — Ибо ничего другого не было и не будет. И вы знаете это. Но так упрямо, я бы даже сказала, упорно не желаете признать это окончательно, Сереженька.

Теперь настала его очередь ходить по комнате туда и обратно. А Ирина закурила и снова налила себе вина. Отпила глоток и поставила фужер на столик.

— А может, мне ничего другого и не дано? — сказал наконец он, остановился и тоже закурил.

— Вам? — пытливо взглянула на него Ирина.

— Ну да. Мне. Как говорят, не предназначено судьбой — и баста! Живут же на белом свете фатально невезучие личности! Может, я и есть одна из них!

— Если вы на самом деле так думаете, я бы, на вашем месте, гадать не стала! — решительно возразила Ирина. — Куда проще и современней просчитать все это на ЭВМ. Заложите в нее все свои сомнения, все покаяния, и она вам выдаст, чего ждать и на что надеяться.

— Тоже мысль, — улыбнулся Сергей. Он также отхлебнул глоток вина и продолжал: — Вы во всем, Ирочка, правы и несколько раз больно укололи меня этой правдой. Укололи и взъерошили. И я сейчас, должно быть, очень похож на ерша, которого вытаскивают из воды. По крайней мере, я сам себя ощущаю таким ершом. Но одного, окончательного и, пожалуй, самого главного, суждения обо мне я от вас сегодня не услышал. Я не отрицаю: я люблю Юлю. Хотя, конечно, уже не так горячо и самозабвенно, как это было раньше. Причин тому много: время, большие и малые обиды, действительно почти полная бесперспективность. Я все это отлично вижу и понимаю. Но я объясню вам, почему до сих пор это все не закончилось разрывом. Да только потому, что все это для меня уже перестало быть главным. Меня поглотила моя работа. И если раньше всякого рода размолвки и неудовлетворенности мешали ее, этой работе, то теперь даже от них она стала самым лучшим лекарством и единственным спасением. Она и только она обрела для меня главный смысл. Она — моя радость, мои печали. Она меня и награждает, и казнит. Все же остальное, ей-богу, как-то так, между прочим. Потому, хоть я и понимаю всю незавидность своего положения, не рыпаюсь. Потому, Ирочка, даже на ваше предложение, которое, в общем-то, мне, да и, наверное, хоть кому, и сниться не могло, я тоже ничего не отвечу.

— А вы и не отвечайте, — разрешила Ирина.

— Но я надеюсь на ваше благоразумие и очень хочу верить, что вы на меня за это не обидитесь.

— Не обижусь, — пообещала Ирина. — Я, в сущности, никакого ответа и не ожидала. Вы ведь не трамвай. И вас сразу на другой путь не переведешь. Но я хотела, чтобы вы подумали о себе. Подумали о своем будущем, и именно в том плане, о котором только что говорила. И естественно, знали бы, какое место в этой жизни могу занять я.

Сергей поцеловал ее руку.

— Спасибо, Ирочка. Наверно, другого такого дня, как сегодня, в моей жизни не будет.

— Пусть не будет, — согласилась Ирина. — Я даже хочу этого.

Сергей снова поцеловал ей руку и вздохнул.

— О чем вы? — спросила Ирина.

— Подумал, какая потрясающая жена вы были бы Володьке.

Ирина чуть заметно улыбнулась.

— Вам была бы не хуже, — сказала она и поднесла ему свой фужер. — Давайте допьем его по глотку. День действительно неповторим. И не только для вас.