Но двигаться до низины, в которой Кольцов, как в наиболее удобном для эксперимента месте, установил дымовые шашки и только что по радио дал приказ поджечь их, не пришлось. Видимость на экране прибора заметно начала ухудшаться. Очертания предметов стали расплывчатыми, дальность наблюдения резко снизилась.
Кольцов привычно запросил механика-водителя:
— Как видишь, Акрам?
— Муть пополз…
— Откуда?
— Откуда всегда ползет.
— Значит, туман. А я думал, у меня прибор забарахлил.
— Фару можно включить? — спросил Ахметдинов.
— Еще чего! Ты уж как-нибудь по прибору ловчи, — стараясь выдержать серьезный тон, ответил Кольцов.
— Да я ничего не вижу!
— А вы что видите, Юлия Александровна? — обратился Кольцов к Руденко.
— Да вообще-то тоже почти ничего, — ответила Юля, как показалось Кольцову, уставшим и безразличным тоном. — Но это вполне естественно: дым, туман. Нам это известно…
— Вам-то да. А механику-водителю от этого не легче! Включай, Акрам, ближний свет, помогай «Сове».
Танк снова рванулся вперед.
— В дыму, Юлия Александровна, еще хуже. А в огне «Сова» совсем слепнет, — продолжал Кольцов, — впрочем, сами сейчас во всем убедитесь.
Колея в низине была сильно выбита. Танк переваливался с борта на борт и с носа на корму, как челн в штормовую погоду. На экране «Совы» в мареве тумана мелькали то верхушки деревьев, то бесформенные нагромождения вывороченной гусеницами земли. До намеченного рубежа оставалось еще метров триста. И вдруг Юля взмолилась:
— Сергей Дмитриевич, давайте остановимся. Я больше не могу.
— Стоп! — скомандовал Кольцов.
Танк остановился, словно налетел на невидимое препятствие.
— Мне плохо, — призналась Юля и добавила: — Странно… А на машине я езжу очень легко.