Взлетная полоса

В комнату вошел майор Семин.

— Уже начали заезд? — спросил он безо всяких предисловий.

Кольцов выключил связь.

— Так точно, товарищ майор.

— Чей взвод стреляет?

— Лейтенанта Борисова.

В глубине директрисы ухнул орудийный выстрел. И тотчас на пульте перед Кольцовым зажглась и потухла красная лампочка.

«Молодцы!» — отметил про себя Кольцов.

— Почему не дождались меня? — не обращая внимания на лампочку, недовольным тоном спросил Семин.

— Время истекло, — коротко ответил Кольцов.

— Все равно. Надо было дождаться. Вы знали, что я буду обязательно…

«Та-та-та-та-та…» — раскатилась над стрельбищем пулеметная дробь, и, прорезая пелену дождя, в сторону леса понеслась гирлянда трассирующих пуль. На пульте перед Кольцовым снова отрывисто замигала лампочка.

— Прошил, — довольно отметил Чекан.

— Я сегодня был у вас в подразделении и должен отметить, что мне там многое не понравилось, — оставил без внимания реплику зампотеха, продолжал Семин.

Кольцов внимательно посмотрел на комбата.

— Закончите стрельбы — и надо будет серьезно взяться за наведение порядка. Это хорошо, что ваши солдаты много читают, но зачем же устраивать в казарме филиал библиотеки? Тут книги, там книги. К чему это? Прочитал книгу — сдай…

— Они не просто читают, они занимаются, — объяснил Кольцов.

— И тем не менее в подразделении должен быть порядок, — назидательно проговорил Семин. — И неужели вы сами не можете догадаться, что уже давно пора покрасить пирамиду? Да и койки тоже не мешало бы освежить. Вы думаете, проверяющие не обратят внимания на их затрапезный вид? Вы, Сергей Дмитриевич, упрямо не хотите считаться с психикой военного человека. Не замечаете в ней никакой специфики. А она, между прочим, существует и проявляется, я бы сказал, даже очень активно, — продолжал все в том же спокойном тоне Семин. — Вот возьмите, к примеру, генерала Ачкасова. Казалось бы, какое дело ему — ученому человеку, занятому своими идеями, мыслями, испытаниями новой техники, — до порядка в нашем полку? Не так получается. Как бы Ачкасов о танках ни думал, чем бы голова у него занята ни была, а заметил, что у нас на воротах КПП краска обшарпана. И не только заметил, а так и сказал об этом дежурному. «Что же это, — говорит, — у вас звезды на воротах такие блеклые? Да и сами ворота, как на каком-нибудь постоялом дворе, все грязью обрызганы! Неужели, — говорит, — в полку краски нет, чтобы освежить их как следует?» Вот как она, эта самая специфичность, проявляется. И будь он хоть семи пядей во лбу, ученый-переученый, занимайся хоть космосом, хоть океанским дном, а если прошел он в свое время настоящую военную выучку, он вам ни при каких обстоятельствах форменную пуговицу к тужурке или шинели вверх ногами не пришьет. А вы считаете нормальным, когда книги, хоть они и в стопке, лежат на тумбочках или — еще того хуже — на подоконниках…

Философия по поводу пуговицы показалась Кольцову забавной, но насторожило другое: никогда таких длинных речей Семин не произносил. С майором явно что-то случилось. Впрочем, уже в следующий момент мысли Кольцова были заняты совсем другим. Там, в глубине директрисы, творилось что-то неладное. Время шло, а выстрелы слышались все реже и реже. И все с большими промежутками вспыхивали лампочки на пульте управления.

Кольцов включил микрофон и запросил командира взвода: