Человек-землетрясение

– Вы сегодня оба свободны, – объявил приветливо Хаферкамп. – Поезжайте на природу и используйте этот день. – Он подмигнул Розвите и снова стал «отцом трудящихся», как назвал его на прошлое 1 мая председатель Совета представителей рабочих и служащих в своей речи. Поскольку никто не протестовал, Хаферкамп записал эту фразу в хронику завода. Это была пухлая книга в кожаном переплете, по минутам расписывавшая взлет семьи Баррайсов. Хроника беспримерного триумфа.

– Вы не выдадите нас? – удостоверился Хюльпе. – Вы знаете, господин Хаферкамп, мой отец… он добрый католик…

– Вы отработали свое. Я дам мастерам распоряжение засчитать вам полное жалованье за этот день. А дело с трупом… – Хаферкамп прокашлялся, – я возьму на себя. Я позвоню в полицию…

Сначала он, впрочем, попытался связаться с доктором Дорлахом, но тот был на пути в Дюссельдорф. Хаферкамп решил прежде осмотреть покойника, а уж потом сообщить полиции, что он нашел Адамса, гуляя со своей охотничьей собакой. Чтобы оставить следыдля этой версии, он выпустил из вольера обеих легавых, Альфи и Сельму, сел в охотничью машину Баррайсов и отправился в моренные горы. Описание Хюльпе места находки было точным – Хаферкамп остановился именно там, где обрывались следы старого «фольксвагена», вылез и, сделав десять шагов в сторону, в кусты, обнаружил мрачное украшение на дереве. Альфи и Сельма встали в стойку, шерсть на холке поднялась у них дыбом, они натянули поводки и часто задышали, высунув языки.

За четыре шага до покойника Хаферкамп остановился. Сняв шляпу, он держал ее у груди и был на какой-то миг действительно тронут видом старика. Потом он привязал собак к дереву, осторожно подошел поближе и сделал круг вокруг висевшего.

Единственное, что беспокоило Хаферкампа, так это довольное выражение лица Адамса. Он раньше никогда не видел повешенных, но слыхал и читал, что у умершего такой страшной смертью распухший и сизый язык вываливается изо рта, поскольку удушье – один из самых неприятных видов кончины. Адамс, однако, висел на веревке, как будто спал, слегка склонив голову вбок, закрыв глаза и сомкнув губы. «И в смерти такой же упрямый, – подумал Хаферкамп. – Кто уходит таким образом, не делает этого втихую. Адамс наверняка заложил бомбу, которая взорвется рано или поздно».

Он преодолел некоторую робость, подошел еще ближе к мертвецу, пошарил с отвращением в его карманах и долго колебался, прежде чем расстегнуть куртку и исследовать внутренние карманы. Здесь он нашел письмо и, еще не разворачивая и не читая его, понял, что это утро – одно из самых критических и удачных в истории Баррайсов.

Никогда еще Теодор Хаферкамп не был так близок к катастрофе, как в те часы, когда доступный для всех Эрнст Адамс висел здесь, на ветке. То, что рабочий Хюльпе забил тревогу у него, а не в полиции, Хаферкамп воспринимал теперь как непостижимый подарок судьбы. Еще не приступив к чтению записки, он решил назначить Хюльпе десятником и выплатить ему премию – «за идею, способствующую дальнейшему развитию и рационализированию предприятия». Это нововведение существовало на баррайсовских фабриках уже пять лет и ежегодно достигало своего апогея в торжественной раздаче премий и зажигательной, глубоко прочувствованной речи дяди Теодора. Подыскать рацпредложение для Хюльпе было несложно. У Хаферкампа всегда была масса мелких идей в запасе, из которых Хюльпе мог бы себе одну выбрать. Во всяком случае, было бесспорно, что отныне десятник и вновь испеченный лауреат в «семье трудящихся» (еще одно торжественное выражение Хаферкампа) будет верным и молчаливым союзником. И к свадьбе Хюльпе и Розвиты Хаферкамп сделает свой подарок. Покровительство шефа всегда окупается, порой оковы носятся как золотые кольца.

Письмо старого Адамса взметнулось маленьким язычком пламени в камине комнаты в стиле ренессанс баррайсовской виллы. И лишь после того, как Хаферкамп разметал кочергой оставшуюся от письма кучку пепла, он позвонил в полицию. Опередив машину криминальной полиции, он встал возле покойника, как будто в почетном карауле. Насколько за старым Адамсом гонялись при жизни, настолько он был сейчас никому не нужен, хотя его смерть, в сущности, должна была стать сигналом тревоги. Предыстория была известна полиции, направление в лечебное учреждение было приложено к делу, бегство старика тоже подтверждалось документами – оставалось только выяснить, не было ли в его смерти чужой вины (хороший канцеляризм, обозначающий убийство) и где Эрнст Адамс скрывался последние дни. Это жгуче интересовало и Хаферкампа.

– Несмотря на обещанное вознаграждение в пять тысяч марок, никто так и не объявился, – сказал он, давая заключительные показания в полицейском участке. В это время старый Адамс уже лежал в ритуальном городском зале в дорогом дубовом гробу, пожертвованном Теодором Хаферкампом. О том, чтобы весть о такой щедрости быстро разнеслась по городу, позаботился Якоб Химмельрайх из похоронной фирмы «Химмельрайх и сын», единственной в городе. Уже на протяжении пяти поколений они достойно отправляли в последний путь своих сограждан.

– Гроб за тысячу сто марок! – рассказывал Химмельрайх доверительным тоном, неизбежным при его профессии. – Погребение по первому классу с четырьмя большими свечами в канделябрах, шелковицей и настоящими кипарисами. Венок – как у главы государства. И не на машине, а на настоящем старом катафалке, запряженном двумя вороными. Когда господин Хаферкамп увидел катафалк у меня в сарае, он ни о чем другом и слышать не хотел. В последний раз на нем выезжал, сидя на козлах, мой отец в тридцать втором году. «Вот его и возьмем! – приказал господин Хаферкамп. – И коней обеспечьте! Хотя нет, я свяжусь с нашим союзом кавалеристов, у них есть упряжные лошади в конюшне». Вот это и есть товарищество!

Эта легенда быстро облетела Вреденхаузен… О ней уже говорили на фабриках, когда в город прибыли доктор Дорлах и Боб Баррайс. Теодор Хаферкамп, привыкший выносить любые удары судьбы с тех пор, как возглавил заводы Баррайсов, нес бремя этого насыщенного событиями дня также с удивительным самообладанием. Дорлах позвонил ему поспешно с бензоколонки, где им пришлось остановиться для заправки, и сообщил:

– Чек в руках Боба. Он появится, как в греческой трагедии, обуреваемый жаждой мщения! Мой совет… вам лучше неожиданно уехать.

– Нет! – не колеблясь ответил Хаферкамп. – Я не убегу. Еще пара часов – и мир во Вреденхаузене будет восстановлен на годы. Сегодня утром был найден Адамс… повешенным в лесу.

– Самоубийство?

– Безукоризненное.

– Последние слова?

– Разумеется. Приговор всему, что мы построили. Но развеянный пепел еще никому не удавалось расшифровать.

Доктор Дорлах повесил трубку, не будучи полностью удовлетворенным. Он не верил, что смерть старого Адамса не вызовет никаких осложнений. Сидевший в машине Боб встретил его холодным, безжизненным взглядом.

– Предупредили дядю Тео?