Человек-землетрясение

– Нет. – Тон ее был таким, что Хансен не удивился бы, если бы замерзла вода в бассейне рядом с ней. – Я ждала тебя.

– Ах вот как. Вы меня… – Он повернулся к Бобу. Баррайс стоял, ухмыляясь, рядом со своим зонтиком и раскачивался в коленях. – Давай отойдем! – хрипло проговорил Хансен.

– С удовольствием. Извини, детка. – Он наклонился к Еве и погладил ее волосы.

«Чтоб у тебя рука отсохла!» – кричало все в Хансене. В ушах у него стучало.

– Где она? – неожиданно спросила Ева, когда он уже отходил. Боб направился своей пружинящей походкой к стеклянному холлу, уверенный в своей неотразимости и провожаемый женскими взглядами, готовый к прыжку жеребец.

– Кто?

– Длинноволосая брюнетка!

– Ты что, на солнце перегрелась? – Хансен глубоко вздохнул. «Не кричать, – приказывал он себе. – Не шуметь. Не делай себя посмешищем перед людьми». – Мы еще об этом поговорим.

– Разумеется! – Она воинственно откинула волосы на плечи. – Если тебе это больше нравится, я могу покрасить волосы в черный цвет. Повсюду.

– Это лексикон Боба! – Хансен поднял плечи. Последний остаток разума сгорел в огне его ревности и превратился в пепел. – Я вернусь. Я точно вернусь!

Он резко повернулся и побежал вслед за Бобом, уже подходившим к гостиничному холлу. Под мраморными колоннами он его догнал.

– Куда? – кратко спросил Боб.

– К морю.

– Хочешь меня утопить? Я превосходно плаваю и ныряю. Это будет стоить большого труда.

– Есть еще скалы.

– Я и прыгаю хорошо.

– Пойдем…

Молча они прошли двести метров до моря, пробрались по камням и исчезли среди рассеченных, изъеденных морем и ветрами скал. Когда они решили, что остались одни, они остановились, сверля глазами друг друга. Боб прислонился к скале и скрестил руки на груди. На лице была написана высокомерная насмешка.

– Ты этого не сделаешь, – наконец произнес он. – Я это точно знаю… ты не сможешь. Ты не тот человек, который может уничтожить другого. Ты никогда не совершал дурных поступков и не совершишь. Раньше из тебя сделали бы святого. Ты бы стал пророком. «Святой Гельмут, добрых дел мастер». – Боб опустил руки и выпятил грудь, как будто приготовившись к расстрелу. – Пожалуйста, к твоим услугам! Я не сопротивляюсь. Я рта не открою. Души, бей, топи, расстреливай… вперед, мой мальчик! Убивай беззащитного! Режь кролика. Смотри, какой выбор! Каждый прирожденный убийца сейчас бы ликовал и благодарил дьявола! А ты стоишь, как будто обмочился в постели, и жижа стекает у тебя по ногам…

Хансен не перебивал его. Боб помогал ему преодолеть внутренний страх, неуверенность, сомнения в выборе действий. Хансен выигрывал время и спрашивал самого себя: способен ли ты на это? Сможешь ли ты сейчас убить этого омерзительного человека? Он не достоин жизни, но достаточно ли этого, чтобы усыпить твою совесть? Разве ты убийца? А убийство ли то, что ты намерен сейчас совершить? А может, ты спасешь мир от чудовища в красивом обличье, совершишь скромный, но добрый поступок, освободишь других от грядущих, еще неведомых бед. Может, убийство – высоконравственный поступок?