— При помощи этих машин они переправляли куда-то лодары, — сказал он, — и, возможно, гарсониан. И если это так, то гарсониане наверняка пошли в машины по своей доброй воле. Если бы была применена сила, мы бы это знали… Эйб, ты можешь мне сказать, почему они отсюда ушли?
— Понятия не имею, — сказал Абрахам. — Во мне сейчас всего лишь трансмог физика. Дай мне трансмог социолога, и тогда я схлестнусь с этой проблемой.
Снаружи раздался крик, и они разом повернулись к двери. По скату поднимался Эбенезер, в руках он нес крохотную фигурку, руки и ноги которой безжизненно болтались.
— Один из них! — задохнулся Гидеон. — Гарсонианин, точно!
Эбенезер стал на колени и осторожно опустил его на пол.
— Нашел в поле. Он там лежал в канаве. Боюсь, что его дела плохи.
Шеридан шагнул вперед и склонился над гарсонианином. Это был старик, один из тысяч стариков, которых он видел в деревнях. То же дубленое, старое лицо в морщинах, оставленных дождем и ветром, те же косматые брови, нависшие над глубоко посаженными глазами, те же редкие усы, то же выражение давно позабытой беспечности, а, также обреченности и упрямства.
— Отстал, — сказал Эбенезер. — Отстал, когда уходили все остальные. Наверно, стало плохо, и он свалился там, в поле…
— Дай мою фляжку, — сказал Шеридан. — Она висит у двери.
Старик открыл глаза и окинул взглядом глядящие на него сверху лица. Он провел, оставляя грязные полосы, рукой по щеке.
— Я упал, — пробормотал он. — Помню, как падал. Упал в канаву.
— Вот вода, Стив, — сказал Абрахам.
Шеридан взял фляжку, приподнял старика, прижал его к своей груди и поднес фляжку к губам. Неопрятно, хлюпая, старик стал пить. Вода проливалась и капала, стекая по усам, ему на живот.
Шеридан убрал фляжку.
— Спасибо, — сказал гарсонианин, и Шеридан подумал, что это было первое вежливое слово, которое они услышали от местных жителей.
Старик снова провел по лицу грязной рукой.
— Ушли все?
— Все, — ответил Шеридан.
— Опоздал, — сказал старик. — Если бы не упал, то, может, успел бы. Они, наверно, меня искали…
Голос его все слабел и наконец совсем смолк.