Крыша мира

22
18
20
22
24
26
28
30

— Чай и сахар есть?

Солдат — маленький, щупленький, вихрястый, — вздрогнув, втянул шею и прикрыл глаза.

— Никак нет.

— Тоже израсходовал преждевременно?

— Так точ…

Бац!

Полковник переступил еще на шаг влево. На перчатке ржавым пятном закраснелась кровь.

— Чаю и сахару нет. Получил сполна, израсходовал преждевременно, — отчеканил, не дожидаясь вопроса, солдат. В голосе — вызов.

Офицер и солдат с секунду смотрели друг другу в глаза.

Полковник повел плечом, стаскивая с руки испачканную перчатку.

— Ах, вот тут какие!.. Ну, тогда все понятно… Твоя фамилия?

— Иван Самойленко.

— Будем знакомы… — с расстановкой проговорил полковник. — Ну, что же… Поручик Востряков!

Адъютант звякнул шпорами.

— Пометьте: при опросе второй роты претензий не заявлено. Довольствие получено полностью. А впрочем… Может быть, все-таки у кого-нибудь претензии есть? — Он выждал. — Нет? Тем лучше! — И, круто повернувшись, он пошел к застывшей, в свою очередь, казачьей сотне. За ним двинулась и его свита.

Но тут случилось нечто, никаким уставом не предусмотренное. Из передней шеренги, неторопливо и спокойно, на два шага вперед, выступил солдат, нагнулся, поднял камень и на глазах всего державшего под козырек офицерства с размаху пустил его в спину удалявшегося начальника отряда. Булыжник лег между лопаток, по самой середине спины, отпечатав на кителе большое бурое пятно… Полковник шатнулся вперед от удара, но справился. Когда он — белый, как полотно, — обернулся к роте, шеренги стояли выровнявшись, как по тесьме, ружье у ноги. Офицеры по-прежнему держали под козырек.

— М-меня!.. — с усилием выкрикнул дрожащими, перекошенными губами полковник.

Ротный поспешно выдвинулся вперед, всем видом своим являя предупредительность и недоумение.

— Что прикажете, господин полковник?

Начальник отряда перевел глаза на фронт и протянул руку к Самойленко: