Крыша мира

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ну, на этот раз, кажется, крепко. Салла, чаю!

* * *

— Теперь разрешите к ближайшей цели нашего появления, — загрохотал поручик, указав места для солдатских палаток и распорядившись доставкою восьми баранов. — Мы — сколько вы здесь видите — охотничья команда Н-ского батальона — в командировке, так сказать, по случаю чумного случая. Игра судьбы-с! Не будь чумы — не пришлось бы познакомиться. А я, искренно говорю, польщен!

Жорж выразительно кашлянул: начинается.

— Позвольте с начала самого. На Ягнобе, изволите знать, чума. В сущности, дело плевое: до жилых мест от него далеко, а самый Ягноб — какому он черту нужен: дыра натуральная, без никаких. Однако начальству, конечно, предлог выслужиться. Такую требулгу подняли — не сказать. Шифрованные депеши в Петербург и из Петербурга, по пятьсот слов, ей-богу: мне сам почтмейстер рассказывал, по особому секрету. В Петербурге, натурально, тоже есть кому выслуживаться, а тут случай, спасение отечества, прогонные, подъемные. Словом, экспедиция. Сам Александр Ольденбургский, принц, прибыл. Удостоился видеть его высочество в Самарканде: величественный старец! По-матерному ругается — так ядрено, завидки берут. Ку-да нашим! Фазанов с ним наехало — не перечесть. Гвардия, мать их за ногу: «Господа армейские, дайте дорогу!» Распорядительности — в трех бумагах не упишешь: до Ягноба приказано вьючный путь разработать, телеграф и телефон провести… Это вы мне скажите: зачем? С мертвыми старухами разговаривать?.. Самойленко, вьюк мой! Достань-ка там противочумного средства: сорок градусов, высочайше утверждено. Не откажите пригубить по случаю знакомства.

…Так вот: докатилась кутерьма до нашего батальона. Вызывает меня дней пять назад командир и говорит: «Воробьев, собирай свою команду (я ей начальник, как вам известно). По высочайшему и прочему повелению назначен ты в чумное оцепление на Ягноб». — «Что-о?» — говорю… Самойленко, там у меня где-то фаршированный перец был — любо под вторую-то… «Это, — говорю, — разве должность для порядочного офицера? Эдак фазаны меня заставят еще штаны чумные стирать! Не пойду». А батальонный: «Верно, — говорит, — судишь, Воробьев, о воинской чести. Зная сие, я так и принцу отрапортовал: приказ, дескать, исполнить не могу, поелику охотничья команда, не быв предуведомлена, отбыла в горы, по неизвестному мне направлению, для охоты в целях увеличения казенного приварка. А потому собирай команду и через черный, так сказать, ход — марш, чтобы тобой в Самарканде три недели не пахло. Через три недели на Ягнобе все передохнут: чуме будет натуральный конец, и все придет в окончательную первоначальность». Я — домой, за карту, стал искать, где здесь дыра подырее, чтобы ни один дьявол не нашел. Смотрю, наконец вижу…

— Макшеват? — подсказал Жорж.

— Натурально, Макшеват. Ну и задвинули. И доктор с нами увязался, тоже в целях противочумной страховки: высочество там какую-то мобилизацию задумало. Пришли в Макшеват. Старшина говорит — в мечети русские. Ах, радость — свидание на чужбине: поднялись к вам, не развьючиваясь.

Мы с облегчением взялись за поданный Саллаэддином кумган с чаем.

— Ну, а мы… — начал было я в свою очередь, но поручик перебил меня, застегивая на все пуговицы потрепанный китель:

— Вас мы-с знаем. Помилуйте, чтобы в Самарканде приезжего из Петербурга не знать? Всю родословную-с вашу и все случаи местной вашей жизни. И даже — сквозь туман винный, сознаюсь — сам видел, в собрании военном, как вы с губернаторской дочкой (в шелковом адюльтере палевом была, ах, не передать!) шакон танцевали. Разрешите еще сорокаградусной.

На тропе показался старшина. Воробьев нахмурился и сунул недопитую бутылку под ближайшую подушку (чай мы пили на террасе мечети, где квартировали).

— Старое туркестанское, золотое, надо сказать, правило: при туземцах не пить. Не признают, по вере своей, вина: дураки. Но все-таки, если у него такой закон — не пхай ему горлышком в дыхало. При туземцах — одни фазаны пьют. Так-то… Здравствуй, старшина! Салям-алейкюм. Андрюш! Иди переводить. Деньги за баранов? Пиши расписку, джура, — там казначей разберет. Федосюк, присмотри за гололобым, чтобы не приписывал. Ну, а ты, адмирал макшеватский, рассказывай. Что у вас в горах хорошего? Золото бар (есть)?

— Иок (нет), — испуганно замотал головой старшина.

— Врешь, наверное. А уголь — бар?

— Иок, — так же поспешно ответил горец.

— Туры, кабаны?

— Иок.

— Так что же у вас есть?

Старшина подумал, пожевал губами, прикидывая:

— Святой есть.