— Вот дерьма! Не переводи ему, Андрюшка, — чего губы оттопырил? Какой святой, почтеннейший?
— Ходжа-Исхак святой, в пещере на горе.
— В пещере на горе? А посмотреть можно? Спроси его по душам, Андрюша.
— Отчего не можно, — переводит Андрюша (ефрейтор, серьга в ухе). — К святому для каждого путь: только трудно — ах, как очень трудно! Один идет — дойдет, другой пойдет — помрет.
— Вот это — дело! Значит — закусили и пошли.
Старшина замотал головой.
— Нельзя сейчас, поздно, к ночи назад не будем. Завтра утром приведу людей, пойдем во славу Аллаха.
— Ну, завтра, так завтра, — согласился поручик. — Нам торопиться некуда. Да и вам до завтра потерпеть можно? Как, например, насчет преферанса? Карты у нас с собой есть…
Старшина, как обещал, на рассвете явился с шестью горцами подтянутыми, подоткнутыми, с посохами, как в дальнюю дорогу.
— Зачем столько?
— Очень дорога трудна: будет кто падать — помогать надо. Не будет падать — тащить надо.
— Потащил одного такого, — обиделся Воробьев, — тоже, нашел падаль! Как бы я тебя не потащил к троякой матери…
Андрюша и на этот раз не перевел.
Пошли. На всякий случай засунули под блузы толстотный циркуль и ленту.
Подъем начался сейчас же за селением. И, надо правду сказать, подъем жестокий, притом по самому солнцепеку.
Поручик первоначально бодрился.
— Ну и гололобые! Скажи на милость, в какое место святого утентюрили. Никакой приятности. По Четьи-Минеям легче. Там ежели пустыня, то обязательно голая баба или другой какой-нибудь сюжет. Не изволили читать? Обязательно прочтите, не пожалеете. Ах, какие анекдоты! Нам поп батальонный попробовал вычитывать: соборне читали, всем офицерским собором. Не дочитали: батальонный запретил. «Соблазн, говорит: хуже библии. У меня, говорит, эдак весь батальон сопьется».
И пробовал вспомнить анекдот. Но круто загнулась тропа на скат вверх, конца не видно. Заложили проводники посохи под локти, размерили ход, медленно качаются плечи в лад подъему: признак верный — идти далеко и тяжко. Замолчал поручик: подхватило под ложечку.
Часа через полтора сделали привал. Всухую: ни чаю, ни лепешек даже. Нельзя: к святому идем.
После привала подымались уже молча: по трещине. Вытянулись гуськом: проводник, за ним я, опять проводник, Жорж, Гассан, Салла, горец, Воробьев, горец, доктор; два горца — в замке.
ebooksa