— Не дергайся, — усмехнулся Пингвин. — Я не буду возражать, если ты выполнишь это задание вашей Системы и уберешь их всех, кроме… меня. Они уже — мятый пар, ненужные свидетели, а вот гонорар за них мы взыскать сумеем и неплохо им распорядимся. Ну, так что? Согласен?
— Нет! Нет! Нет! — выкрикнул Виктор, не в силах больше бороться с охватившим его отвращением и потеряв над собою контроль.
И тут же увидел направленный на него пистолет.
— Руки! Руки вверх! — крикнул Пингвин. — Ну! Бросай сюда твой паршивый кольт!
— Но… — поняв, что прозевал момент, попытался было еще что-то отыграть Виктор. — Если обо всем этом узнает отец…
— Узнает! Но только от меня! — оборвал его Пингвин. — Бросай кольт на землю и… — Он выразительно крутанул «беретой», приказывая Виктору вернуться к «тойоте»…
И в этот момент Виктор выстрелил не целясь, сквозь карман, как научился стрелять в спецшколе. Это произошло само собой, и Виктор потом был готов поклясться, что он и не думал убивать Пингвина. Но тот взмахнул руками и рухнул назад, отброшенный в кусты, опрокинутый навзничь выстрелом почти в упор.
Виктор в ужасе бросился к нему — Пингвин был мертв. Виктор попытался было вытащить тело из чащи колючих кустов, но колючки цеплялись за одежду убитого, словно не хотели отдавать его. И в этот момент, в момент, когда Виктор в отчаянии выпрямился, поверх кустов он видел, как по грейдеру мимо его «тойоты» пронесся «лендровер» парней из «Уочгарда». Они так спешили, что проскочили мимо стоящей на обочине пустой «тойоты». Они знали правила игры: не совать нос куда не следует и убираться от места только что проведенной акции как можно быстрее и как можно дальше…
Ну, нет, он не позволит и этим уйти безнаказанно! И Виктор, глядя вслед уносящимся в ночь задним огонькам «лендровера», сразу пришел в себя. Он кинулся к своей «тойоте», лихорадочно стал настраивать рацию, чтобы ровно через пять минут включить ее и нанести Смертоносный удар.
…Страшной силы взрыв, прогремевший ровно через пять минут, был слышен далеко окрест. Местные жители на него не обратили внимания — в районе шли военные маневры.
— Почему ты это сделал, Вик? Что толкнуло тебя? Почему?
Леон Невелинг смотрел прямо в глаза Виктору, стоящему перед его столом, на котором лежала желтенькая кассета от портативного магнитофона.
Виктор только что закончил рассказ о том, что произошло минувшей ночью в буше, точнее, о том, как он застрелил Пингвина. Обо всем остальном Невелинг-старший уже знал во всех подробностях из донесений соответствующих служб Системы. И теперь разговор шел о другом, о деле с телефонным звонком в либеральную газету.
О, сколько раз за ночь, проведенную без сна, Невелинг-старший уже проигрывал в своем воображении эту сцену, сколько раз ему слышались бессвязные оправдания сына, по глупости и интеллигентской мягкотелости ставшего на путь измены Системе и заслуживавшего тем самым самого сурового наказания. Сын наверняка должен был раскаиваться, плакать, словно малый ребенок, прося прощения у разгневанного отца, как бывало это когда-то в его не таком уж далеком детстве. И, как в те невозвратимые годы, Невелинг-старший хотел простить его. В конце концов, ничего страшного-то и не произошло: «изогнутый луч» выполнил свое предназначение, свидетели убраны, а дело с телефонным звонком закрыто приказом самого шефа Системы в «интересах государственной безопасности», и, пока Невелинг-старший жив, никто не осмелится даже вспомнить о нем. Виктор же, пройдя через все это, станет настоящим мужчиной, такие испытания не могут пройти бесследно. Но разговор с Виком должен быть суровым, а главное, решил Невелинг, надо постараться понять, почему сын решился на измену.
— Тебя должны судить за измену, — отчеканил Невелинг-старший и поднял прищуренные глаза, ожидая, что Виктор будет прятать от него свой взгляд. — За это полагается виселица.
— Я знаю, отец, — услышал он в ответ неожиданно твердый голос сына. Взгляда Виктор не отводил. — Пусть будет смерть. Теперь для меня это лучший выход. Хотя даже этим я все равно не отмоюсь от крови… От крови тех, кто погиб в самолете, от крови ни в чем не повинных людей, которых ты и те, кому ты служишь, обрекли на смерть лишь за то, что они боролись за равные человеческие права, за человеческие права для всех, независимо от цвета кожи, а значит, и за наши с тобою.
— А разве у нас нет или мало этих самых человеческих прав? У тебя, у меня, у твоей матери? — Невелинг нахмурился: нет, не таких слов ожидал он от родного сына.
— Нет человеческих прав у тех, кто отнимает их у других. И мы с тобою уже никогда не поймем друг друга, отец. Когда я приехал, я сначала еще надеялся. Думал, что ты чего-то просто не понимаешь, и если тебе все как следует объяснить…
— Мне ничего не нужно объяснять. Когда ты приехал, я понял, кем ты стал там, в Европе, ведь все эти годы я следил, чем ты там занимался. И мне было нелегко видеть все это и знать, что ты позоришь своим дурацким поведением весь род Невелингов и нас с матерью. И все же я надеялся, что в конце концов кровь предков заговорит в тебе, вся эта либеральная дурь выветрится из твоей головы, ты с честью пройдешь сквозь уготованное мною тебе испытание очистительным огнем и выйдешь из него Белым Человеком с большой буквы, таким, каким были наши предки. Но ты предал не только родину, ты предал и меня, своего отца, и мать, и весь наш род. Ты предал Великое Дело Белого Человека в Африке.
Спокойно выслушав все это, Виктор упрямо вскинул голову:
ebooksa