Урубелава пожал плечами:
— Гевеи могут подождать. Мы возвращаемся.
Они повернули обратно, только теперь индеец шел зигзагами — сто шагов в одну сторону, потом в другую, обрубая длинным ножом лианы и ветви, преграждавшие путь.
Солнце висело низко над горизонтом, и косые желтые лучи проникали в гущу деревьев, отбрасывающих причудливые, порой зловещие тени. Заметив, что дочь испуганно поежилась, Урубелава сказал:
— Не бойся, здесь нечего бояться.
Он знал, что Марика страшится темноты, поэтому, когда они поравнялись с огромной стофутовой сейбой с многочисленными стволами, растущими из могучего основания, он сказал:
— Здесь. Мы проведем ночь здесь…
Ослепительно прекрасные орхидеи облепили серую кору лесного исполина, вокруг ствола бледно-зелеными змейками обвивались тонкие, упругие лианы и исчезали в толще ветвей, переплетение которых образовывало естественное убежище.
— Принеси сухие ветки для костра, — сказал Урубелава.
Вскоре девочка вернулась, волоча увесистую ветвь высохшей капироны и большой обломок бамбука. Урубелава развел костер и быстро заснул, завернувшись в одеяло.
Намокшая от вечерней сырости веревка все больше растягивалась.
Индеец сплел ее из льняных прядей, которые переплетал, связывал, вымачивал и протирал пчелиным воском, то и дело пробуя веревку на прочность, зажав ее между большими пальцами ног и изо всех сил натягивая руками. Закончив работу он обвязал веревку вокруг дерева и принялся с силой дергать, накрепко связывая ее в местах разрыва. Работа заняла целых три дня.
Это было давно. Теперь же веревка истрепалась и обветшала, а воск местами выели насекомые. Там, где воска не было, роса размягчала и растягивала веревку; здесь и возникали слабые места.
Бишу, когда к ней возвращалось сознание, исступленно грызла ненавистную веревку. Вскоре ей удалось прочно зажать узел коренными зубами, и она ожесточенно жевала его, раздирая волокнами губу. Открытую рану облепили отвратительные клещи карапатос и мушки пиум. Одно из кровососущих насекомых ужалило Бишу особенно жестоко, и она яростно за металась, пытаясь разорвать веревку лапой.
Внезапно веревка лопнула.
Бишу рухнула на влажную землю и мгновенно откатилась под прикрытие темной тени на прохладный мох. Лишь отлежавшись, она поняла, что наконец свободна и что опасность миновала. Боль была нестерпимой, но страх был еще сильней. Собравшись с силами, Бишу, прихрамывая, медленно потрусила прочь.
Она проползла под поваленным деревом, продралась сквозь тесно спутавшиеся лианы, обогнула рощицу высыхающего бамбука, вскарабкалась на поросший кустарником пригорок, соскользнула вниз, перебежала через ручеек и поползла по влажной траве…
Вскоре она увидела огонь. Он был почти незаметен — всего лишь кучка тлеющих углей. Над углями, скорчившись, сидел индеец.
Бишу, затаив дыхание, следила за ним… Затем с величайшей осторожностью попятилась под прикрытие листвы. Она уже знала, куда спрятаться — в небольшую пещеру, которую высмотрела по пути. Пещера оказалась длинная и такая узкая, что Бишу лишь с трудом протиснулась в темный проход. В конце извилистого хода образовался естественный грот, из которого наружу вело второе отверстие. Бишу проползла в грот, потом развернулась и залегла у выхода из пещеры, наблюдая за происходящим.
Как и другие индейцы племени аразуйя, Урубелава был хорошим следопытом. А уж в упрямстве ему не было равных, о чем свидетельствовало его имя. Он знал, что ягуар начнет петлять, почуяв погоню, поэтому довольно долгое время они с дочерью шли широкими зигзагами.