Александр Александрович отогнал бесполезные печальные мысли, положил жетоны в карман и тяжело встал: нужно действовать. Он вышел во двор.
На асфальтированных дорожках и лужайках небольшими группами стояли сотрудники. Они выглядели праздно среди тревожной обстановки — в синих, желтых, коричневых плащах и пальто, в красивых шляпах — и, должно быть, чувствовали это. Весть о том, что профессор Голуб и Сердюк находились в лаборатории вчера вечером, в момент взрыва, передавалась вполголоса. Никто ничего толком не знал.
— Сердюк? Так я ж его вчера видел, здоровался! — удивлялся басом стоявший невдалеке от Тураева высокий, плотный мужчина. — Он вчера к нам в бюро приборов счетчик частиц приносил ремонтировать! — Как будто это обстоятельство могло опровергнуть случившееся.
Прислонясь к дереву, плакала и беспомощно вытирала руками глаза красивая черноволосая девушка — кажется, она лаборантка из лаборатории Голуба. Возле нее хмуро стоял светловолосый молодой человек с непокрытой перебинтованной головой и в плаще с поднятым воротником — тот, который вчера видел вспышку в 17-й из окна высоковольтной лаборатории…
По дороге в Физический институт Николай Самойлов пытался, но никак не мог осмыслить происшедшее. Только увидев покосившееся, ободранное взрывом здание главного корпуса, тревожные группы сотрудников, он почувствовал реальность нагрянувшей беды. «Ивана Гавриловича и Сердюка не стало! Совсем не стало!..»
Разгорячившись от езды в машине, он снял шляпу, чтобы охладить голову ветром, да так и стоял в раздумье под скелетом корпуса, пока от холода и тоскливых мыслей его тело не пробил нервный озноб. Что же случилось? Диверсия? Нет, пожалуй… Неужели то, о чем Иван Гаврилович говорил тогда, в парке, и что он, Самойлов, не хотел понять?..
Николай увидел Тураева в легком распахнутом плаще, с посиневшим морщинистым лицом и подошел к нему. Помолчав, он сказал:
— Здравствуйте, Александр Александрович! — Он пожал сухую, старческую руку. — Я привез два нейтрид-скафандра для… — Не найдя нужного слова, он кивнул в сторону разрушенного корпуса. Помолчал. — Думаю, что в лабораторию идти нужно мне. Я знаю положение всех установок, я хорошо знаю скафандры… — и, замявшись, добавил менее решительно: — Я ведь почти два года работал у Ивана Гавриловича…
Тураев смотрел на высоченного Николая Самойлова, подняв голову вверх, внимательно и даже придирчиво, будто впервые его видел. Они нередко встречались и в институте, и на нейтрид-заводе, и на конференциях, но сейчас отсвет необычайности лежал на этом молодом инженере, как и на всем вокруг… Высокий, чуть сутулый, продолговатое смуглое лицо с крупными чертами; лоб, перерезанный тремя продольными морщинами, ветер растрепал над ним черные прямые пряди волос; хмурые темные глаза; все лицо будто окаменело от холода и горя. «Молод, силен… Да, такому это по плечу. Сможет и узнать и понять… Эх, хорошо молодым!» Не зависть, а какое-то светлое отцовское чувство поднималось в Александре Александровиче. Помолчав, он сказал:
— Что ж, идите, если не боитесь… Только одному нельзя, подберите себе ассистента.
— Ассистента? Хорошо, я сейчас спрошу у наших инженеров.
Самойлов повернулся, чтобы идти, но в это время знакомый взволнованный голос окликнул его:
— Николай, подожди!
К нему подходил Яков Якин, хмурый, решительный, с белой повязкой на лбу. Они поздоровались.
— Что это у тебя? — показал Самойлов на повязку.
— Хочешь идти в семнадцатую? — не отвечая, спросил Яков.
— Да…
— Бери меня с собой.
— Тебя? — неприятно поразился Николай. Подумалось: «Славы ищет?» — Что это тебе так захотелось?
— Понимаешь… Я видел все это… Вспышку, Голуба, Сердюка… — сбивчиво забормотал Якин. — Я тебе хорошо помогу. Тебе там трудно будет понять… Труднее, чем мне. Потому что я видел это! Понимаешь? Больше никто не видел, только я… Из окна своей лаборатории. Понимаешь?
ebooksa