— До пяти минут осталось тридцать четыре секунды. Скорее! — сказал он, подхватив своего спутника под руки, и, почти пробежав с ним добрых полсотни метров, прибавил, уже задыхаясь: — Одышка. Стометровку уже не пробежишь — возраст. Ну, а теперь обернитесь.
Над виллой «Шансон» вдали подымалось плотное черное облако. Оно расползалось, обнажая внизу зубчатую корону пламени.
— Что, что? — вскрикнул инспектор.
— Конец фирмы «Прощай, оружие!».
— Но почему? — Инспектор спрашивал почти машинально, все еще не отдавая себе отчета в случившемся.
— Вы хотите спросить меня, зачем ему это понадобилось? — пришел на помощь Браун. — А зачем уничтожают улики? Должно быть, все-таки вспомнил Нюрнбергский процесс. Между прочим, я разгадал секрет этой кнопки со свастикой всего за несколько минут до вашего появления. Воспламеняющее устройство с температурой в несколько сот градусов — сужу по огневой короне над виллой.
— Моими руками! — вырвалось у инспектора. — Почему вы сами не нажали на эту проклятую кнопку?
— Неудобно все-таки иностранцу уничтожать французское имущество.
— Какое открытие погибло!
Браун скорее прочел это по губам, чем услышал слова Фонтена.
И тут он рассердился:
— Не плачьте, инспектор. Пусть плачет Глейвиц. Вспомните Хиросиму — кобра Лефевра из той же породы. Кстати, уничтожьте ее дубликат в сейфе вашего шефа, пока об этом не вспомнили. Сошлитесь на прокурора: он же настаивал на сожжении пленки. Советую не медлить, даже если понадобится вскрыть сейф.
— У меня ключи, — сказал инспектор.
— Тогда считайте, что ничего не было — ни исповеди Лефевра, ни пленки с картинками. Вы не просили моей экспертизы, а я не был ночью на вилле «Шансон».
За рощицей, на шоссе, завывая сиреной, промчалась на большой скорости пожарная автомашина. За ней другая.
— Поздно, — сказал Браун. — Они уже не найдут ничего, кроме пепелища. Даже дым уже тает.
Инспектор потянул носом воздух:
— Странно пахнет. Не дымом, нет.
— Горелой свастикой, — сказал Браун.
Хаджи-Мурат Мугуев