Варлей сообщил мне, что Тирбах заключил с ними договор на пересадку ему здорового молодого тела.
— Правда, официально операция называется иначе, — продолжал Варлей, — и по документам проходит как замена Эдварду Тирбаху некоторых органов… Его самочувствие заметно ухудшилось, и другого выхода не было. Тирбах очень хотел видеть вас, но откладывать операцию не стал.
— А как же заключение ваших специалистов? — спросил я.
— Какое заключение?
— О решающей роли генов и всего организма в установлении личности Дуономуса…
Варлей, как мне показалось, усмехнулся.
— Неужели вы не оценили ситуации? — Я посмотрел на него с нарочитым недоумением. — Пересадка мозга сулила дополнительные миллионы. Надо было подготовить почву, чтобы к этой операции относились, как к пересадке любых других органов.
— Как! Неужели ученые рискнули на фальсификацию?
Может быть, выражая неподдельное возмущение, я переиграл, но только Варлей пошел на попятную:
— Ну, какие-то данные о влиянии генов и всего организма на интеллектуальную деятельность, видимо, были получены. Я ведь не ученый и не знаю всего. Я сообщил вам свои субъективные выводы, которые сделал на основе анализа общего положения дел, а также некоторых реплик и оговорок руководителей Центра. Надеюсь, вы не будете излагать в газете мои догадки. Теперь у вас с Тирбахом общие интересы.
Я промолчал. А Варлей добавил:
— Перед операцией Тирбах заявил: «Грош цена вашим научным изысканиям! Главным фактором, определяющим личность, являются деньги. Какие бы органы ни пересаживали, после операции останется тот, кто за нее платит».
Несколько дней Тирбах находился в реанимации. Я наведывался к нему. Он был без сознания и бредил. Звал Кэт, Рудольфа, Лиз. Кому-то клялся в любви, говорил, что он обновился и стал по-другому смотреть на жизнь,
А через день, не приходя в сознание, Эдвард Тирбах скончался.
В газетах появились сообщения о том, что перед операцией Тирбах составил новое завещание. По этому поводу высказывались самые разные предположения.
На процедуру оглашения завещания собрались представители прессы, радио, телевидения! Словно на инаугурационную речь президента.
Дело Дуономуса я считал своим и продолжал писать о нем в газете.
Нотариус неторопливо распечатал конверт. Прочитав, как положено, вступительную часть о здравом рассудке завещателя, он повысил голос:
Так закончилась эта история, вокруг которой еще долго не стихали горячие споры.