Во цвете самых пылких лет

22
18
20
22
24
26
28
30

Васька со Славкой тоже покраснели, надулись, скоренько распрощались с благодетельницей и отошли. В привокзальном скверике они сели на скамейку. Теперь можно было расслабиться, но мысль, занозой пущенная в мозг, не давала уже покоя. И Тарабукин решил ее так:

— Наверно, маленьким придется быть все-таки тебе. У тебя более подходящая комплекция.

— Я?! — вскочил друг. — Нни-ка-гда! Вячеслав Канаев — гордый человек!

— Тогда давай разыграем.

Но когда тянули спички, Васька все-таки схитрил, и детский билет достался Славке. Он ругался, однако делать нечего — жребий есть жребий.

А время уже близилось к вечеру. Славке пора было встречать Мариамку после работы. И, как всякий влюбленный, он охотно и немного рассеянно переложил на плечи ближнего все бытовые тяготы. Таким образом, Тарабукину предстояло идти на базу за чемоданами — Славкиным и собственным.

48

Есть в жизни семнадцати-восемнадцатилетних людей замечательная пора, когда настигает их впервые взаимная любовь. Они счастливы и безумны в эту пору. И не жалко, что она проходит. Только вот через какой-нибудь десяток лет люди, которые в пору собственной любви не замечали никого, находясь рядом с любимым или любимой, уже косятся на других, льнущих друг к другу в трамвае: вот-де, пошли времена, разве ж мы такие были?.. Что ж — и это, говорят, естественно.

У Славки с Мариамкой был последний вечер. Девчонка, узнав об этом, сразу погрустнела, но Славка сказал:

— Ничего, Мариамка. Мне ведь тоже грустно с тобой расставаться. Ты дашь мне свой адрес, я тебе свой — будем писать письма. Мне скоро в армию, так ты мне и в армию пиши. А после армии я сразу к тебе сюда приеду. Или ты ко мне. Ну, чего ты, Мариам?

— Так, ничего… Давай пойдем в морской порт, посмотрим на корабли. Они тоже, как люди: уходят — и ревут, кричат, тоскливо так…

В порту провожали большой океанский теплоход. Народу было много, Славка с Мариамкой еле протолкались к перилам. Моряки тоже толпились у борта, возле поручней, что-то кричали и махали руками. К своему удивлению, Славка увидел среди них рыжего матроса с бакенбардами, с лицом веселого мопсика, которому они продали когда-то Мариамкиного кота Джанмурчи, и он отпустил его на волю. Славка поймал его взгляд, помахал рукой. Тот удивленно пощурился, наклоняя голову то к одному, то к другому плечу, и вдруг узнал его, крикнул:

— А, привет! У тебя нет, случайно, с собой какого-нибудь завалящего кота? Сегодня заплачу нормально. А то наш смылся куда-то. Время отплытия — а его нет. Загулял, что ли? А то он аккуратный.

Славка чуть не подпрыгнул от радости, что моряк узнал его: мешали люди, жмущие его к перилам.

— У меня нет сегодня! Я вообще этим не занимаюсь! Раз только… случайно… А это не ваш, глядите?! — и показал на огромного кота, важно взбирающегося по трапу.

— Он, он, точно! Явился, бродяга! На Ямайку пойдем! Там ему насчет крыс будет лафа! А нам насчет рому. Традиционный морской напиток!

— Сколько народу! — Славка кивнул на окружающих.

— Да, много! — ответил моряк. — Только меня никто не провожает. Как в рейс идти — все друзья куда-то пропадают.

— А я? Я ведь провожаю? Можно?

— Ты? — моряк почесал затылок. Лицо его дрогнуло. — А что ж! Конечно, можно! Это твоя девчонка рядом? Твоя? Подождите немножко!