Мне показалось, что Цыгану стыдно.
— Миша Мору, — сказал я, вспомнив его имя. — Миша!
Сокрушительный удар под ложечку — и я перегнулся пополам, задохнувшись.
— Будешь кукарекать, падло? — злобно спросил Гусь. Я отступил, освобождаясь от лыж, они мне мешали.
Как жаль, что я не умел драться. Но разве я мог знать, что мне это понадобится? Следующий удар был в ухо. В отчаянии я бросился на Гуся. Он не ожидал, и я ударил его кулаком в подбородок. Он лязгнул зубами, парни заржали. Гусь двинул меня в плечо — и правая рука повисла. Я закричал от боли. Драться он умел. В школе, которую он прошел, умели драться,
— Кукарекай, сволочь! — зарычал он, оскалив зубы.
— Ребята! Миша!
Они не били меня. Они только стояли вокруг и не давали мне убежать. Когда я, изловчившись, ударил Гуся ногой в живот и метнулся в заросли шиповника, Топорик подставил мне ногу, и я упал. Гусь наклонился и поднял меня за шиворот, как кутенка.
— Что, я убить тебя должен? Кукарекай!
Я рванулся и опять хотел убежать — Топорик со смехом расставил руки, оттесняя меня к моему мучителю.
— Ребята! Пятеро на одного, да?
— А ты покукарекай и пойдешь домой, — не глядя на меня, посоветовал Мору.
— Мы же ему кукарекали! — обиженно закричал Сурок.
— Зачем? Зачем вы унижались перед ним? Вы же люди!
Гусь потерял от бешенства человеческий облик:
— Ты будешь… кукарекать?!
Я опять попытался бежать, на этот раз мне подставил ногу Сурок. И тут же, словно устыдившись чего-то, отошел в сторону. Я споткнулся, но удержался на ногах.
Гусь сбил меня с ног, и я опять упал — вниз лицом.
Тогда началось настоящее избиение. Удары следовали один за другим. Я уже не смог больше подняться. Помню, я кричал: «Фашист! Ребята, почему вы слушаете этого фашиста? Почему? Почему? Почему?»
Этот подлый выродок бил сапогом все время в одно место. Не выдержав, бросился было на меня Топорик, но почему-то быстро отошел.