Встреча с неведомым (дилогия)

22
18
20
22
24
26
28
30

Но я уже не мог идти: у меня потемнело в глазах.

…Очнулся я в избе, на постели Абакумова. Он стащил с меня шубу и валенки и теперь брызгал на мое лицо водой.

— Не надо… — попросил я.

— Лучше стало? — пробормотал он сконфуженно и куда-то вышел.

Вернулся он с кружкой парного молока.

— Пей, Николай, пей! — уговаривал он меня. — Хорошее молочко, оленье, только что тебе надоил. Подкрепляйся, малец!

Я жадно выпил всю кружку густого, желтоватого, довольно вкусного молока, хотя с непривычки оно могло и не понравиться тем, кто избалован.

Потом Абакумов быстро растопил плиту, заварил чай, прямо в большом полуведерном чайнике. Возясь у печи, он все поглядывал на меня, радостно и умиленно, и бормотал— видимо, привык, живя один, сам с собой разговаривать.

— Николай-угодник тебя послал, не иначе. И зовут-то тебя Николаем. Господи!..

Он так был мне рад, будто это его собственный сын нашел его.

Я оглядел избу. Грубо сколоченный стол покрыт новенькой клеенкой. (У Кэулькута сменял?) Топчан, на котором я лежал, застлан шерстяным одеялом, подушка — в ситцевой наволочке. Вдоль бревенчатых стен шли полки до самого потолка, закопченного и темного. На полках лежали аккуратно сложенные, выделанные звериные шкуры, немудреный хозяйственный скарб, орудия охоты, мешки с мукой, лук, всякая кухонная утварь. В переднем углу на полочке стояла маленькая выцветшая икона. На стенах висели медвежьи и волчьи шкуры и две винтовки. А над постелью тикали ходики. (Те самые?) Пол был земляной, аккуратно вымазанный глиной.

Я в изнеможении опустил голову на подушку: совсем из сил выбился. Хоть бы не заболеть! Абакумова я теперь не боялся нисколько. Я ведь не мог не видеть, что человек мне искренне рад. Звали его Алексей Харитонович.

В избе стало жарко. Живо поставив все сготовленное на стол, хозяин подошел ко мне.

— Может, на постель тебе подать? — заботливо осведомился он.

Я поспешно встал.

И вот мы сидим с Абакумовым за одним столом и оба степенно едим из одной миски жирный борщ из оленины, жаркое, а потом пьем чай с сахаром и шанежками.

Мы ели и поглядывали друг на друга. «Так вот он каков, Абакумов, — думал я. — Почему же я так его боялся? Чуть ли не каждый день видел в кошмарах. А Кэулькут его не боялся, хотя и считал, что он Недобрый человек».

Когда мне стало лучше, я рассказал Абакумову, как провалился отец в расщелину, как я шел на полярную станцию и, заблудившись, попал к нему.

Абакумов хотел, видимо, потрепать меня по плечу, но не решился.

— Ладно! Съездим за Дмитрием Николаевичем. Но ты хоть часок поспи, а то заболеешь.