Отец с минуту молча глядел на него, задрав голову и явно выдвинув вперед нижнюю челюсть. Потом привязал к веревке рюкзак и спальный мешок, несколько раз ойкнув при этом.
Когда к нему вторично спустили веревку, он молча обвязал конец ее вокруг пояса. Хорошо, что здесь не было женщин: пока его вытаскивали, он ругался без перерыва. Но я только радовался. Значит, ему еще не столь худо, если может так ругаться. Просто очень болит нога!
Когда мы его окончательно вытащили, он набросился на Абакумова, схватил его «за грудки» и стал трясти.
— Добрался я таки до тебя, сукин сын! — орал он во всю мочь. — Где лошади?
Досада и возмущение его были столь свежи, будто Абакумов лишь вчера угнал лошадей.
Абакумов покорно давал себя трясти, всем видом показывая: виноват, каюсь. И даже поддерживал отца, пока тот его тряс.
— Ладно, мы еще поговорим с тобой! — задохнувшись, сказал отец и застонал.
— Однако, пурга скоро будет, Дмитрий Николаевич, — произнес Абакумов спокойно. — Ехать пора…
— У тебя что — лошади?
— Оленья упряжка.
Мы бережно довели отца и привязали его к нарте, чтобы он не вывалился дорогой. Я опять сел позади Абакумова.
— Веди по Ыйдыге до полярной станции… Знаешь где? — крикнул отец.
Абакумов гикнул совсем по-чукотски на оленей, и те понеслись быстрее автомобиля. Где надо, Алексей Харитонович приостанавливал их бег. Олени его хорошо слушались. Было довольно тепло, но не доехали мы и до первого ущелья, как начала нести поземка и сильно потемнело.
— Не успеем до станции добраться, — крикнул, оборачиваясь, Абакумов, — надо ко мне!..
— Давайте к вам! — прокричал я (ветер относил слова).
Отца мы, по молчаливому уговору, решили не спрашивать: еще заупрямится. Он, видимо, очень страдал от быстрой езды, особенно когда нарты подскакивали, натыкаясь на глыбы льда.
Пурга мела уже вовсю, когда Абакумов в кромешной тьме, неизвестно по каким признакам, довез нас до своей избы. Отец что-то кричал, пока мы его снимали с нарт и вели к дому. У меня плечо онемело, на которое он опирался.
Уложив отца на топчан и засветив жирник, Абакумов вышел позаботиться об оленях.
Я быстро разделся и стал раздевать отца. Изба еще хранила тепло, аппетитно пахло щами и мясом. Пока я отряхивал от снега нашу одежду, отец быстро огляделся.
— Как ты его нашел? — спросил он и вдруг, притянув меня к себе, крепко поцеловал.