Она прикинула, что, пожалуй, не меньше года.
Мальчишка застонал. Оп начал хныкать, кусая губы и сжимая кулаки.
— Ты меня заворожила, это все ты, ты наделала. Теперь мне нельзя домой бежать!
Она моргнула.
— Так оставайся, побудь здесь, тебе у меня будет вот как хорошо, уж я тебя как холить стану.
— Ты нарочно это сделала! — выпалил он. — Старая карга, удержать меня задумала!
И он вдруг метнулся в кусты.
— Чарли, вернись!
Никакого ответа, только стук его ног по мягкой темной траве и приглушенное всхлипывание, быстро смолкшее вдали.
Подождав, она развела себе костер.
— Вернется, — прошептала она. И добавила, заботясь о себе — Зато у меня теперь будет компания всю весну и до конца лета. А уж тогда, как устану от него и захочется тишины, спроважу его домой.
Чарли вернулся беззвучно вместе с первым серым проблеском дня; он прокрался по белой от инея траве туда, где возле разбросанных головешек, точно сухой обветренный сук, лежала Старуха.
Он сел на окатанные ручьем голыши и уставился на нее.
Она не смела взглянуть на него, вообще — в ту сторону. Он двигался совершенно бесшумно, как же она могла знать, что он где-то тут? Никак.
На его щеках были следы слез.
Старуха сделала вид, будто просыпается, — она за всю ночь и глаз-то не сомкнула, — встала, ворча и зевая, и повернулась лицом к восходу. — Чарли!
Ее взгляд скользил вниз по соснам на землю, вверх — на небо, на горы вдалеке. Она снова и снова кричала его имя, и ей все мерещилось, что она глядит прямо на него, но она вовремя спохватывалась и отводила глаза в сторону.
— Чарли! Ау, Чарльз! — звала Старуха, слыша, как эхо ее передразнивает.
Губы его растянулись в улыбку: ведь вот же, совсем рядом сидит, а ей кажется, что она одна! Возможно, он ощущал, как а нем растет тайная сила, быть может, наслаждался сознанием своей неуязвимости, и, уж во всяком случае, ему
Она громко произнесла: