— Да, Горбушина. А Миша ни в чем не виноват. Ну, вот ни капельки. Не мог он этого сделать. Ну никак не мог!
Голос ее звучал уверенно и даже резко; было видно, что она взяла себя в руки и новых слез можно не опасаться.
— Ну хорошо, — сказал я, — а если не он, то кто это сделал?
— А я почем знаю? Но могу вам дать честное комсомольское, что это не Миша.
— У нас есть доказательства, что…
— Какие доказательства? — Клава упрямо поджала губы. — Вот, — она вынула из кармана сложенную в несколько раз газету и кинула ее на стол, — читайте.
Я развернул “Знамя труда” и сразу же увидел заметку, из-за которой поспорил с Песчанским.
— Я читал эту заметку, факты в ней изложены правильно.
— Правильно? — В голосе Клавы послышались гневные нотки. Она выхватила у меня газету и торопливо, как бы боясь, что я ее перебью, прочла: — “17 ноября в тринадцать часов тридцать семь минут на шоссе, ведущем из города в леспромхоз, автолихачом был сбит учитель географии средней школы Леонид Николаевич Карпов. Лихачом, сбившим Карпова, оказался шофер городской автобазы некто Горбушин”.
— Ну и что из этого следует? — спросил я.
Девушка положила газету на стол и, как бы устыдившись своей вспышки, опустила вниз глаза.
— А то, товарищ Лазарев, что Миша никак не мог сбить Карпова в тринадцать тридцать семь, потому что с без четверти час до двух он был у меня. Если не верите, можете спросить у тетки Матрены, она его видела.
— Кто это — тетка Матрена?
— Папина сестра.
— Так.
Меньше всего я ожидал, что разговор пойдет об алиби Горбушина, о котором, кстати, он сам даже не заикнулся. Что это? Сговор или просчет следствия?
— А вы знаете, что Горбушин мне ничего не сказал о том, что он был у вас? Ни единого слова.
— Что он мог сказать? — В голосе Клавы опять послышались слезы. — Что ему теперь говорить-то… Только зря он волнуется, я никуда не пойду жаловаться, и денег мне его не надо…
Наша беседа с Клавой длилась более двух часов. Сбиваясь, то плача, то говоря гневно и обличительно, она рассказала мне следующую историю…
Клава познакомилась с Михаилом в вечерней школе. Постепенно между ними возникло чувство, в котором трудно провести грань между дружбой и первой юношеской любовью. Большинство свободных вечеров Михаил и Клава проводили вместе: ходили в кино, на танцы или в городской сад. Были и первые робкие поцелуи и признания… Но то, что для Михаила, человека мягкого и безвольного, не способного на сильные и глубокие чувства, было лишь увлечением, для Клавы стало ее первой настоящей любовью. Подошло время, и Михаила призвали в армию.