— Не бойтесь, — ответил Маркиз. — Кроме съемки, их сейчас ничего не интересует.
Когда Тараканов и Маркиз вышли на парадное крыльцо, режиссер сразу же обратил внимание на элегантную фигуру Маркиза.
— Хорошо стоишь! — крикнул ему режиссер. — Так и оставайся. Наденьте на него камзол! А вы, — крикнул он Тараканову, — будете открывать дверцы кареты!
— А по какому, простите, праву… — начал было Тараканов.
— Не спорьте, Илья Спиридонович, — остановил его Маркиз. — Отдадим несколько минут нашей жизни Великому Немому!
Рассуждать было поздно — на них уже надевали цветные камзолы и пудреные парики.
— Съемка! — закричал режиссер. — Поехала карета! Камера!
Карета тронулась. Кешка с вымазанной черной краской физиономией, в непомерно большом камзоле и в парике, с растерянным видом трясся на запятках. Когда карета остановилась, Тараканов, бессмысленно улыбаясь, распахнул дверцы, красавица медленно и величественно поднялась по ступеням, и Маркиз застыл в изящном поклоне.
Когда съемка закончилась, режиссер подозвал к себе Кешку и сказал:
— В понедельник приходи на кинофабрику. Я начинаю снимать новую фильму “Гуттаперчевый мальчик”. Будешь играть роль! А пока — держи!
Он достал из сумки, лежащей на сиденье, буханку хлеба и отдал ее Кешке.
Автомобиль загудел и тронулся вслед за шумным кортежем, покидавшим имение.
— Это что, гонорар? — спросил Кешку Маркиз, показывая на буханку.
— Не… хлеб… — улыбнулся Кешка, махнув на прощанье рукой режиссеру.
— Ну что ж, Илья Спиридонович, — усмехнулся Маркиз, — вас кто-то опередил?
— Все-таки отвратительный у вас характер, — поморщился Тараканов. — Только вы напрасно злорадствуете… Еще далеко не все потеряно, Шиловский. Для начала мы поместим вашего мальчугана в детский дом имени Парижской коммуны.
Когда к дому подъехала пролетка и из нее вышли Макар и Петровых, шумные кинодеятели были уже далеко, а Маркиз, Тараканов и Кешка уныло брели к станции, каждый погруженный в собственные мысли.
Петровых, в старом бушлате, надетом на косоворотку, в картузе, сменившем матросскую бескозырку, утерял свой грозный вид и даже ростом стал вроде бы поменьше. Остановившись на крыльце черного хода, Петровых, щурясь от яркого солнечного света, закурил папиросу.
Здесь, за городом, еще виднелись островки почерневшего снега, с крыш, из водосточных труб стекала вода.
— Тут на крыльце у меня круглосуточный пост был. И у парадного хода часовой стоял, — рассказывал он Макару. — Дом после пропажи прочесали, можно сказать, насквозь и даже глубже. Нет тут коллекции, точно нет, можешь мне поверить.
ebooksa