— Вокруг, всюду, — сказал Маркиз.
В белесой прозрачности белой ночи Кешка шел за Маркизом, широко шагавшим по набережной Невы с таким видом, будто он сам построил этот город. Он то и дело останавливался, протягивая вперед руку и как бы говоря: смотри! И мальчику открывалась неведомая дотоле красота города, реки, ночи…
Когда они остановились у “Медного всадника”, Маркиз спросил у Кешки:
— А ты не боишься, что он вдруг поскачет?
— Он железный, — улыбнулся Кешка.
— Медный, а не железный. Но однажды ему это не помешало. Он поскакал! Один бедолага здорово перепугался.
Бежит и слышит за собой
Как будто грома грохотанье,
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой!
Кешка испуганно попятился.
— Не бойся, — засмеялся Маркиз, — это всего лишь стихи.
Возле сфинкса у Академии художеств Маркиз и Кешка уселись на гранитной лестнице у самой воды.
— Вот что, отец Иннокентий, — тихо сказал Маркиз, — ты больше ко мне не ходи. Живи в своем доме имени Парижской коммуны и будь счастлив.
— А вы… уезжаете?
— Нет, Кешка, я никуда не уезжаю. Просто боюсь, пропадешь ты со мной.
Кешка опустил голову.
— Надоел вам?
Маркиз достал из кармана ломоть хлеба, завернутый в бумагу, и сунул Кешке:
— Жуй!