— Все мужчины одинаковы. В глаза: ля-ля, хорошая, милая. А из дому вышел — ни одной юбки не пропустит.
— У него была женщина?
— Значит, была, если письма писала.
— Вы их видели?
— Одно. Ну и этого достаточно.
— Поспешный вывод. Прежде необходимо прочитать письмо.
— Он учил меня другому. Ударил по лицу, сказал, чтобы я не смела читать чужие письма.
— Письмо сохранилось?
— Нет.
— Может, вспомните содержание?
— Ничего интересного там для вас не было.
— Охотно верю... Но любопытства ради хотел бы услышать.
— В начале письма она слюнявилась: дорогой, любимый... Встретиться бы желала, да обстоятельства не позволяют. Видно, замужняя, шлюха... Просила на брата повоздействовать, который после контузии совсем опустился. И теперь вениками торгует возле бани.
— Дубовыми?
— А вы откуда знаете?
— Проходил мимо бани... Там всегда вениками дубовыми торгуют.
— Не знала. В баню не хожу. У меня ванна... Правда, горячей воды сейчас нет. Но я моюсь холодной. Привыкла. А кожа от этого становится эластичнее и здоровее. Смотрите. — Она заголила руку выше локтя. Кожа у нее была смуглая, хорошо сохранившая следы прошлогоднего щедрого загара.
— Что было еще в письме?
— Ничего. — Ей был неприятен этот разговор. Настолько неприятен, что бледность, будто талый снег, исчезла с ее лица. И теперь — от злости ли, или простого раздражения — оно было покрыто большими розоватыми пятнами.
— Кем подписано письмо? — спросил Каиров.