Ожидание шторма

— Видимо, Погожева, — поправил Каиров.

— Да... Видимо, Погожева рекомендовала Примакову устроиться на нефтеперегонный завод. Она не дала ему пароль, сказав, что его найдут. Полагаю, она не могла рассчитывать только на себя. Значит, в городе есть или в город прибудут агенты, которые знают Примакова и которых Примаков знает в лицо.

Чирков говорил не свободно, а так, словно диктовал протокол. Сказалась привычка.

— Так или иначе, а нефтеперегонный завод упускать из виду нельзя, — сказал Каиров. — Возможно, сама Погожева станет искать связь с Примаковым. Она же не может знать, что он арестован. Поэтому сегодня же направим на завод человека с фотографией Погожевой. Вдруг клюнет... Однако основное внимание, капитан, и все силы свои мы должны выложить на главные вопросы. Кто убил Сизова? И по какой причине? Нужно проанализировать все причины, вплоть до ревности. В этом свете особо интересен Роксан.

— Значит, версию с Дешиным...

— Версию с шофером Дешиным нужно отставить, и, чем скорее, тем лучше. Дешина следует судить по другим статьям. К убийству он никакого отношения не имеет, Если фляжка Сизова оказалась на квартире у Дорофеевой, тогда из чьей же фляжки он угощал шофера? Выясните у хозяйственников, не получал ли Сизов второй фляжки. Опросите его сослуживцев, не брал ли он фляжку у кого взаймы. Подготовьте мне фотографии офицеров, с которыми Сизов был знаком или мог быть знаком. Мы отправим их в Поти. Возможно, Примаков опознает кого-нибудь на фотографии. Все это нужно мне завтра к часу дня... Сегодня же к десяти вечера обеспечьте грузовую машину, лопаты и четырех солдат; Вот так, Егор Матвеевич... Аленка была рада вашему приезду?

— Хорошая девчонка. — Чирков, совсем как школьник, шмыгнул носом и уткнулся в пол взглядом, доски считать начал.

— Хороших девчонок много, — сказал Каиров и с грустью добавил: — Этим прекрасна жизнь, этим и печальна... Ну что ж, теперь можно и в столовую.

Уйти не удалось. Помешал телефон.

— Золотухин? — переспросил Каиров. — Привет, Дмитрий. Ко мне? Через пять минут? Давай, жду.

Каиров словно не хотел расставаться с телефоном, даже положив трубку на рычаги аппарата, он продолжал поглаживать ее пальцами.

— Обед передвигается на полчаса, — сказал он Чиркову. — А пока в ожидании Золотухина я расскажу, как влюбился первый раз. Не против?

Конечно нет! Чиркову приятно, что большой начальник, заслуженный человек удостаивает его, капитана, своим доверием. Чирков с удовольствием садится в кресло. Весь внимание.

Как утверждают злые языки, Каирова хлебом не корми, вином не пои, только дай поговорить.

— Сорок четыре года назад, а точнее, в одна тысяча девятисотом году мне исполнилось шестнадцать. А ей было... Ей четырнадцать. Но у нас в Азербайджане девушки в таком возрасте выглядят как в России семнадцатилетние.

— Солнце...

— Скорее, воздух, растительность. Щедрости много. Вот организм, он как бутон... Расцветает. Звали ее Ануш. Глазами и лицом она была такая нежная и ласковая, как Аленка. Только волосы у нее были не светленькие, а черные и блестящие... что твой сапог. Я работал в сапожной мастерской подмастерьем. А отец Ануш был хозяином этой мастерской. Сухой, прямой, точно метр. Помню, сидит в тени под акацией, четки перебирает. Ануш в мастерскую заглядывала редко — дурной тон по тем временам. Но во дворе появлялась, с подругами играла. И приметила меня, а я ее. Стали мы переглядываться. Она иногда посмотрит и зардеется, словно роза. Сапожники мне: «Давай-давай, не теряйся! Дураком не будь!» А разговоров я там о женщинах наслушался! О! — Каиров махнул рукой. — Ну и однажды — хозяин с мастерами на рынок за кожами уехали — я смело подошел к Ануш. Не помню даже, что сказал. А она быстро, точно это было уже давно заучено, говорит: «Приходи сегодня вечером в сад и спрячься за кустами сирени». Что скрывать, от радости я пьянел. Не мог вечера дождаться. Время тянулось, словно клей. Наконец подошли гранатовые сумерки. Я — в сад. Сижу, как барс, между кустами сирени. Слышу, Ануш песенку поет. Веселую, детскую. Чтобы мама с папой слышали. Я — к ней. Она испуганно: «Это ты?» И остановилась совсем близко. Ближе, чем этот стул. — Каиров указал на стул, где висел его китель. — А у меня еще никогда девчонок не было. Не встречался я с ними. Не целовался. Стою, не могу языком шевельнуть. Руки свинцовыми стали. А она быстро шепчет: «Обними меня». И опять песенку поет. Весело, шаловливо. Совсем я растерялся. Это мне позже в голову пришло, что она пением родителей отвлекала. А тогда подумал: издевается надо мной, смеется. Слова из себя выдавить не могу. Где там обниматься! Постояли мы так минуты две. Она спрашивает: «Зачем пришел, чурбан?» Тут я уж... Меня зло взяло. Вспылил я. Схватил ее за косы. А она перепугалась. Завопила: «Вай, вай, мамочка!» В доме шум, крик. Родственники с ружьями. Я бежать. Бежать из города. И завела меня судьба далеко. В Санкт-Петербург. На знаменитый Путиловский завод... Потом революция...

И вот, капитан, прошло двадцать пять лет. Четверть века. Много. И я снова попал в Баку. И конечно же, пошел на ту улочку, где была сапожная мастерская. Случилось ,так, что я увидел Ануш. Она жила в том же доме, с мужем и многочисленными детьми. Это была полная, низкого роста, немолодая женщина. Известно, женщины Востока стареют рано. Мне было сорок один год. Стройный, красивый, в форме. И она узнала меня, сказала: «Мирзо, зачем ты тогда убежал? Я сказала родителям, что на меня напали бандиты. Я искала тебя на другой день, ждала». «Ануш, милая! — ответил я. — Мальчишек шестнадцати лет нельзя любить, только в двадцать шесть лет они достойны женщины». «А я любила тебя», — сказала она. «Мы все равно не смогли бы остаться вместе. Отец никогда не отдал бы тебя за бедняка». Она спросила: «Где ты был, Мирзо?» Я ответил: «Далеко, Ануш. Я повидал много разных краев. Узнал многих людей. Теперь я строитель. Строю новую жизнь, при которой не будет бедных и богатых, а будут просто равные граждане». «Да благословит тебя аллах!» — сказала Ануш, и на глазах ее заблестели слезы... После, капитан, у меня было много увлечений. Но эта первая любовь — это как первый цветок персика, как рассвет, как утренняя роса.

Чирков с изумлением глядел на седого полковника. Морщинам было тесно на его лице, но глаза у Каирова были очень молодые и душа, кажется, тоже.

Вскоре пришел Золотухин. Поздоровавшись, он вопросительно посмотрел на Чиркова. Каиров подметил взгляд, сказал: