Маленькая настольная лампа — “грибок” — освещала снизу широкие скулы и морщинистый лоб хозяина Перед ним лежали две раскрытые книги, которые он, по-видимому, ухитрялся читать одновременно.
“Ух ты! Прямо доктор Фауст!” — подумал ошеломленный и восхищенный Чернобровин.
Гости представились. Старик не выразил никакого удивления, только спросил: “Не насчет ли Сухорослова”? — и предложил сесть.
— Угадали, Яков Кириллович, — сказал, усаживаясь, Максимов. — Насчет его. Думаю, что вы сумеете сообщить нам кое-какие сведения, и тем самым окажете услугу в деле государственной важности. Начнем с главного. Вы, кажется, хорошо знали библиофила Егудина?
Старик сразу оживился, закивал головой:
— Геннадия Васильевича покойного? Как же, как же… Оказалось, что Яков Кириллович когда-то служил у него приказчиком. Когда Егудин выиграл по займу 200 тысяч рублей, выстроил винокуренный завод и, быстро богатея, получил возможность удовлетворить свою страсть к собиранию книг, он обратил внимание на молодого, любознательного, грамотного приказчика. И стал Яша у него чем-то вроде агента по скупке книг. Сперва Егудин брал его с собой в деловые поездки, потом Успенский начал разъезжать по сибирским городам самостоятельно, скупая для своего патрона старые книги. Покупал он и отдельные редкие экземпляры, но больше по-купечески размашисто крупными партиями — “штабелями”, шкафами и целыми частными библиотеками. За двадцать лет такой деятельности Успенский сам пристрастился к книгам и стал заправским библиофилом. После смерти Егудина Яков Кириллович держал свою книжную лавочку, а в советское время работал в книготорговых организациях как специалист по антикварным изданиям,
Книги заменили ему жену, детей, семью. Личная библиотека Успенского представляла весьма обширное собрание литературы.
… К этому человеку и явился и свое время продавать книги Сухорослов. У старика руки затряслись, когда он взял первую: “Рассуждение о метании бомбов и стрелянии из пушек”, редчайшее издание петровской эпохи. Были здесь и другие книги в том же роде, ценимые антикварами на вес золота. Но старик сразу догадался о происхождении предлагаемого ему “товара”.
— Где взяли? — сурово спросил он.
Сухорослов залепетал что-то о сундуке, оставшемся от покойного деда. Но обмануть Якова Кирилловича было невозможно, он сразу признал экземпляры из остатков егудинского книгохранилища. Подобно многим другим букинистам, старик обладал феноменальной памятью на книги. Как же: это самое “Рассуждение” он когда-то приобрел для Егудина в Томске и заплатил сумму, на которую в те времена можно было купить домик. Тот самый экземпляр: вот и уголок титульного диета оторван.
— Ну как, возьмете?
— А что хотите?
Цену Сухорослов назвал небольшую, сравнительно с подлинной стоимостью книг.
— Хорошо, возьму, — сказал Успенский. — Оставьте, у меня не пропадут. За деньгами завтра пожалуйте, в обед, сейчас не имею столько.
По уходе Сухорослова старик долго перебирал томики, радовался им, как старым друзьям, гладил свиную кожу и сафьян переплетов, листал шершавые, желтые страницы, любовался старинным шрифтом. А в душе его ожесточенно боролись два чувства — доходящая до фанатизма страсть к редкой старинной книге и врожденная честность.
С одной стороны, он мог за бесценок стать обладателем уникальных изданий. С другой стороны, эти книги являлись теперь народным достоянием, и, приобщив их к своему собранию, он стал бы соучастником вора, сам стал бы вором, укравшим их у советского народа.
В момент этой мучительной борьбы на чашу весов упала такая деталь: перелистывая “Рассуждение”, Яков Кириллович увидел подчистки — следы удаленных печатей и штампов, а одна страница была грубо вырвана. Старик даже застонал, словно от нестерпимой физической боли. С этого мгновения он люто возненавидел Сухорослова как личного врага.
Утром Успенский бережно завернул книги в кусок полотна и отнес в музей. Остальное известно.
— Расскажите нам, пожалуйста, Яков Кириллович, о библиотеке Егудина, — попросил Максимов.
Огонек загорелся в глазах старика, он словоохотливо пустился в воспоминания:
ebooksa