Митцинский подошел к сараю. Немой катал на ладони сплющенную пулю, расколовшую гладкий голыш у его ног. Обернулся к Митцинскому, что-то загундосил — плаксивое, обиженное. Митцинский тронул его за плечо.
— Встань. — Шамиль встал. На крыльце толпились вышедшие на выстрел штабисты.
— Сядь на его место! — Митцинский подтолкнул Алиеву к порогу.
— Зачем? — Алиева со страхом смотрела на Османа.
— Я сказал — на его место!
Ташу опустилась на порог. Он взял у нее браунинг.
— Что... что ты хочешь делать? — Отвернись и сиди смирно.
— Осман...
— Отвернись! — загремел он.
Ташу отвернулась, замерла, парализованная страхом. Митцинский наклонился и легонько дунул мимо ее уха. Все, что терзало Ташу сегодня — ревность, досада, страх, — прорвалось пронзительным звериным воплем. Она повернула к Митцинскому искаженное лицо,
— Вот видишь... — он положил ладонь на ее голову, — ты закричала от моего выдоха, но хочешь, чтобы Саид оставался неподвижным после выстрела. Не надо пугать хорошего работника, Ташу, он этого не заслужил.
Осман смотрел в спину немого и говорил это скорее для него, чем для Ташу. Он мог поклясться: Саид все слышит. Вспомнил взгляд батрака в сарае тогда, после выстрела муллы: ждущий, настороженный. Созревала уверенность — не тот работник, за кого себя выдает.
...Немой тронул Митцинского за рукав, настырно гундосил — просил о чем-то.
— Что тебе? — Митцинский заставил себя понимать. — На охоту? Когда? Ты заслужил ее? Что успел сделать?
Батрак засуетился, стал перечислять на пальцах, Митцинский не понял, поморщился.
— Хорошо, иди. Я доволен тобой. Мы соскучились по дичи.
Немой уцепился за рукав хозяина, погладил его. Бегом вынес из времянки ружье, вышел на улицу.
Митцинский подозвал конюха — сметливого малого с рябым лицом:
— Иди за ним. Узнай, куда пошел, с кем встретился. Не надейся на то, что он глухой, — он все слышит. — Проводил взглядом соглядатая, подумал: «Интуиция — это почти юридическая улика. Во всяком случае, в нее верили Ломброзо и Кони».
10