— Ох, боевой папаша, — весело изумился Аврамов, — можно сказать, до зубов и выше вооружился. Воккха стаг[8] ты наш, дорогой, неужто против нас такой арсенал? Это же всех можно в один момент ухлопать, воскресить и еще раз на тот свет отправить с таким вооружением!
Старик что-то сказал.
— Он говорит, это оружие тех, что пришли на доброявку. Они в сакле без оружия, — перевел Абу.
— Знают порядок. Для начала неплохо, — процедил Аврамов, стряхивая пыль с галифе.
— Гриша, поздороваться надо, — шепнула Рутова.
— Не гони лошадей, Софья Ивановна. Для начала пыль с ушей и прочих мест отряхнем, как перед входом в чистилище. А потом и остальному черед придет.
Распрямился Аврамов пружинисто, гаркнул белозубо в толпу, замершую в ожидании:
— Салам алейкум, земляки! Как жизнь? Пусть все ваши хвори, напасти да заботы на меня упадут! А я как-нибудь побарахтаюсь, выдюжу.
Загудело, зашелестело в толпе. Пополз шепоток перевода от тех, кто знал русский язык. И когда пропитал перевод душу каждого, явственно пахнуло на троих из самых недр толпы теплом, облегчением. Дружно ответили люди.
Рутова сжала локоть Аврамова, перевела дыхание.
— Начнем, что ли? — Аврамов шагнул к двери.
Ему заступил дорогу старик, что-то сурово сказал.
— Он говорит: первые зашли сюда без оружия. Почему мы к ним с оружием идем?
— А ты передай ему, товарищ Ушахов, что чекист с оружием даже в постели не расстается. Это раз. А на второе передай ему, что мы не в гости к ним пришли, не хабар принесли, а от имени чрезвычайной комиссии, от имени ВЦИКа пришли повинную принимать от бандитов, у которых руки в крови. И оружие свое, данное нам государством и Советской властью, к их ногам класть не будем. Вот так.
Ушахов перевел старику. Повернулся к аульчанам, повторил. Толпа молчала. Тогда толкнул Аврамов дверь и шагнул в саклю. За ним — Рутова. Последним прикрыл дверь Ушахов, обернулся и замер: смотрел на него смертный враг его и палач Хамзат. А рядом с ним двое из шайки — неприметные молчуны. Так вот кто явился на доброявку, вот к кому послал его Быков. Не мог знать Абу мыслей Быкова, с которыми посылал тот Ушахова к его палачу. А были они вот какими: «Ты уж прости меня, Абу, посылаю доброявку принимать у палача твоего, Хамзата. Много тебе досталось. Если через это перешагнешь, через месть свою и злость, значит, самый трудный экзамен сдашь: на государственного человека».
Сидел Хамзат за столом и надеялся на прощение Советской власти. Будто не было у него за плечами стонов простреленных им, будто не захлебывался Абу Ушахов горячей кровью на своем кукурузном поле. Многое передумал Хамзат, подчиняясь приказу Митцинского, все учел, идя на доброявку, ко всему приготовился, но только не к этому — что явится повинную принимать Абу, тот самый, что выдал их всех, что перешагнул через него.
Взвизгнул под Хамзатом стул, отлетел в сторону. А сам он, распластавшись в длинном прыжке, был уже у окна, когда грохнул выстрел и разлетелось вдребезги стекло перед самым его лицом.
— Стоять! — крикнул Аврамов. Истекал дымком в его руке наган.
Хамзат отпрянул от окна, поднял руки.
— Что это вы, гражданин Хамзат, так нервничаете, — сказал укоризненно Аврамов, — ни поздороваться толком не успели, ни познакомиться, а уж драпать навострились. Невежливо как-то получается. Руки-то опустите. Вот так. И присядьте туда, где сидели. Поговорим для начала.
ebooksa