— Дело ваших рук идем смотреть.
Он повел Бичаева в палату умирающего Агамалова. В палате притиснул его к. стене, велел вполголоса: «Смотри. Как следует смотри».
Агамалов метался на койке, хватал воздух потрескавшимися губами. Спиной к двери сидела приехавшая к нему из Баку мать. На скрип двери повернула она темное, исчерченное морщинами лицо.
— Дело ваших рук... — шепотом повторил Быков.
Левую руку его, схваченную наручником, судорожно повело: Султан пятился к двери. Быков дернул рукой, удержал его у стены.
Агамалов сбросил одеяло, выгнул грудь. Восковые пальцы его скребли спинку кровати, жесткие чешуйки краски впивались под ногти — хотел одной болью перешибить другую, неотвязно раздирающую живот.
— Хоть напоследок попить вволю дай... — простонал Агамалов. Захлебнулся, задергался, — а-ах-ха-а... сердце есть у тебя?
— Нельзя, сынок, не велел врач, — давилась сухими рыданиями мать.
...Садились в бедарку молча. Быков тянул Бичаева за собой. Разобрал вожжи, чмокнул на жеребца, сказал сквозь зубы:
— Все пить хотят. Орех твой, Агамалов. Выходит, без воды никому нельзя. Поехали.
И лишь у самого базара, близ центра, повернул Быков к Султану перекошенное лицо, стал говорить, как гвозди вколачивал:
— Парень без оружия был. Ехал, счастливый, после обучения Советской, рабоче-крестьянской власти служить, твоей и моей власти. А ему свинец в живот! Не в голову, не в сердце — в живот, чтобы дольше мучился. Зачем?! Говоришь, в налет тебя позвали? Просто в налет, поживиться? Врешь. В людоеды тебя позвали, людоедством заниматься.
Султан повернулся к Быкову, сказал, клацая зубами:
— Тибе аллахом клянусь, хилебом, вада клянусь — эт не моя рука стирлял. Асхаб это исделал. Яво сапсем зверь — не чалавек. Яво, мине, дургой луди мулла Магомед на вагон урусов пасылал.
Задохнулся, понял — теперь назад дороги нет. Добавил твердо:
— Забири всех. Сажай турма, железни комната сажай. Яво если килетка не сажай — мунога страшный дэл будит исделать. Мине тоже железни килетка сажай, всех сажай, тогда Хистир-Юрт луди спакойно жить будут. Луди тибе тогда спасиба гаварить будут.
Осадил Быков лошадь, сказал зазвеневшим голосом:
— Не стану я тебя сажать, Султан Алиевич. Ты, Бичаев, по сути своей сын земли, крестьянин. А в банде Асхаба ты случайный человек. Убедился я, что руки у тебя золотые, а посему нужно всем нам, чтобы они орех сажали, хлеб растили. Вот поэтому...
Отомкнул Быков наручники, высвободил руку и слез с бедарки. Выпряг жеребца. Подвел к Бичаеву:
— Садись, езжай домой.