Чекист

Утром следующего дня, когда под звуки траурного марша хоронили Нехорошева, Медведев выехал из Старобельска.

Что он скажет Дзержинскому? Почему не выполнил приказ Петерсона?.. Да, он получил три противоречивых указания. Но имел ли он право выбирать сам? Да, Петерсон задержал бы его в Бахмуте, возможно, запретил бы поездку к Махно. А чего он добился? Увидел Задова. Разбил банду Каменюки, но самого атамана упустил. Это небольшой успех... Как объяснить, что не мог он поступить иначе, что думал не только о сегодняшней задаче, но и о воспитании Мурзина, судьбе Миши и о многом другом? Разве сумеет он при Дзержинском даже заикнуться в свое оправдание? Он молча выслушает выговор председателя ВЧК, примет любое наказание, как должное...

Тревожно было на душе у Медведева, когда старый с заплатанным кожаным верхом экипаж вез его по пыльной дороге в Бахмут.

И, однако, Медведев решился ненадолго отклониться от прямой дороги, завернуть к Якиму.

Лесник готовился к осенней охоте: сидя на полу, чистил ружье. Заулыбался Медведеву.

— Заходи, заходи, Митрий Николаич! В лесу потише стало, можно и поохотиться. Я тут выследил волчью лежку. — Лицо Якима стало серьезным, и возле углов рта запрыгали чертики. — Вышли вчера затемно с Пелагеей, женой то есть, бежим голомя. Прямо на лежку выскочили. Волчиха встала, поглядела, повернулась, побёгла. А за ей пять сосунков, один за одним. Прочь от нас медленно бегут и еще оглядаются, подлые. Последнего я по уху шапкой смазал. Чего! Верно, Пелагея? — обратился он к вошедшей жене. — Она сама видела! Вот этой шапкой. Поохотимся, Митрий Николаич?

— Спасибо, Яким, не до охоты мне сейчас.

Яким отложил ружье, поднялся.

— Чем пособить, Митрий Николаич?

Медведев рассказал ему о Мише.

Яким подумал, подумал, потом повесил на гвоздь ружье, прибрал масло и щелочь.

— Езжай. Мишку твоего, если он разом с Каменюкой пропал, разыщу!

* * *

Миша действительно был вместе с Каменюкой. Выполняя поручение Медведева, он с самого начала боя у переправы ни на минуту не отходил от атамана. Когда же над лесом взвилась ракета — стало ясно, что банда окружена, — и Каменюка с небольшой группой ускакал в лес, Миша бросился за ними.

Стремительно уходили они на восток. Вскоре оставили лошадей — пошли, хоронясь, обходя села, перебираясь вплавь через речки, и к вечеру остановились в низкорослом кустарнике на берегу Калитвы. Часть ночи просидели молча, не двигаясь, у самой воды. Никто не спал. Каменюка, маленький, с лисьим лицом, в темноте так и сверлил всех горящими глазками. А едва темнота сделалась прозрачнее, вскочил и погнал их снова, как пастух, впереди себя. Он никому не верил.

Когда повернули на юг, Миша понял, что они идут к Дону, в казачий край.

* * *

Петерсону тесно было в кабинете, — широкий, угловатый, он, шагая из угла в угол, задевал стулья, ударялся о край стола и, потирая ушибленное место, продолжал ходить и ругать Медведева.

— Ну что, что мне с вами делать? Ведь я должен, обязан вас наказать. Ведь мне голову нужно снести, если я буду прощать такое непослушание, такое...

Когда Медведев открывал рот, чтобы произнести слово объяснения или оправдания, Петерсон застывал, как пораженный громом, и с удивлением обращал на него свои светлые наивные глаза.

— Вы хотите что-то сказать?! А что вы можете сказать мне? Вы, чекист, нарушили дисциплину! Чекист, которого я ставил в пример!

Наконец Петерсон устало опустился в кресло.