— Обратного адреса не было, да и нашего — тоже. На конверте указывалось: «Яну Луцасу» — и все. Конверт опустили в наш ящик. Вот… Прочитал Ян записку, ушел к своему Клунникову, вернулся веселый и хмельной, как поется в песне. — Валентина Ивановна совсем справилась со своей растерянностью. Еще час назад женщина демонстрировала мировую скорбь, надломленность, а сейчас — удивительное спокойствие, рассудительность.
Туриев достал из кармана бумажник, вытащил из него записку, найденную в сорочке убитого.
— Этот почерк не напоминает тот, которым было написано имя Луцаса?
Валентина Ивановна скосила глаза на бумажку, потом взяла ее, поднесла близко к глазам, поджала губы. Прошло несколько секунд, пока она сказала:
— Разве запомнишь? Это ведь не лицо человека — буквы. Ничего сказать не могу. Может, тот почерк, может не тот.
— Ну хоть приблизительно не можете предположить, кто бы мог написать Луцасу?
— Ему не писали, и он не писал. Я же говорила, весь в себе. Иногда приглашал в помощники одного выпивалу: тот для Яна краски растирал, леса помогал ставить, когда Луцас расписывал панно.
Борис почувствовал знакомое напряжение: новый персонаж неразгаданной пока драмы — убийства Луцаса — предстал перед его внутренним взором: невзрачный человечишко с носом-сливой, со склеротическими прожилками на испитом лице.
— Как его зовут?
— Не имею счастья знать. — Лицо женщины порозовело, тени под глазами исчезли, и Борис отметил про себя, что красива, а портит ее злой взгляд и привычка поджимать губы, вокруг которых собираются морщинки.
— Описать его можете?
— Выше среднего роста, примерно, сорока лет, интересный.
— Слишком общо, Валентина Ивановна. Нарисуйте словами его портрет.
— Лицо тонкое, бледное, губы полные, брови, сросшиеся на переносице, лоб высокий, волосы прямые, зачесаны назад, слегка сутулится.
— А теперь еще раз повторите, только помедленнее, мы запишем. Не возражаете?
— Это благодарно — помогать работникам органов, — Валентина Ивановна, улыбаясь посмотрела на Грониса.
«Конечно, — подумал Борис, — отошла, теперь можно и глазки строить».
Когда словесный портрет знакомого был составлен, Туриев протрубил отбой. Прощаясь с Валентиной Ивановной, он проникновенно проговорил:
— Вы — художник, так описать человека, которого видели всего несколько раз!
— Я женщина, милый следователь.