Борис положил на тарелку Лены кусок пирога.
— Попробуйте. Такой роскоши не подадут ни в каком ресторане.
— Намекаете? — Почему-то в доме Бориса они перешли на «вы».
— Нет, что вы? Просто никто, как моя мама, не может испечь такой пирог. Я не хвастаюсь, честное слово. Но ведь вкуснота. Правда, здорово?
— Чудно! Как тонко и удивительно ровно раскатано тесто. И аромат. Эта начинка из картофеля, свежего сыра, сдобренного сливочным маслом…
— Как вас зовут? — Евгения Дорофеевна изучала лицо Дроздовой. Елена Владимировна все время чувствовала ее взгляд и тушевалась.
— Извини, мамочка, я вас не познакомил. Елена Владимировна, работает геологом в поселке Рудничный.
— Откуда вы приехали к нам?
— Из Москвы.
— Оставили столицу? У вас есть там родственники?
— Мама и сынок.
— Быть геологом — не женская работа.
— Почему же? Сейчас многие так называемые мужские профессии стали и нашими, женскими.
Дроздова посмотрела на рояль.
— Можно? Попробую сыграть.
— Конечно, конечно, пожалуйста.
Елена Владимировна взяла несколько аккордов, прислушиваясь к звучанию инструмента. Он отозвался щедро, признательно, гармонией звуков.
Дроздова задумалась на несколько секунд, мягким движением головы откинула прядь со лба.
Первые звуки «Лунной сонаты» Бетховена несмело вторглись в тишину комнаты. Они медленно плыли в воздухе, таяли где-то рядом, оставляя в душе неизъяснимое чувство грусти и торжества любви. Да, торжества. Музыка входила в сердце, вызывала какую-то особую напряженность. Неужели это создал человек?
Застыла в своем кресле мать. Она смотрит куда-то вдаль. Наверное, видит себя молодой, красивой, полной сил и душевной энергии. Борис знал, что в ней исключительная доброта сочетается с мечтательностью тургеневской девушки, поэтому ее состояние сыну понятно.