Про объятие я решил не упоминать.
— А я целовалась, и даже несколько раз. Но только однажды — серьезно. Это случилось два года назад. Я вдруг почувствовала себя взрослой, и мне захотелось, чтобы этот мужчина обладал мною. Но он не хотел жениться на мне, да и я не хотела выйти за него, наверное. С ним я поняла, что это значит — принадлежать другому. Мы не только целовались, Джонланг. Мы говорили о том, стоит ли мне отдаться ему, и решили, что нет. Мы оба так решили, и мне не пришлось особенно страдать. Он по-прежнему очень нравится мне, но между нами все кончено. С моей и с его стороны.
— Но все же вы страдали, Наттана?
— Я повзрослела. Может быть, в этом и состояло страдание. Он был прав только в том, что научил меня желать чего-то, что было мне не нужно. В этом одном он ошибся. Я простила его… Мы могли бы написать об этом притчу, правда? Главное тут в том, что человеку не следует делать что-либо наполовину.
Мне неожиданно стало стыдно. Быть может, Наттана косвенно хотела упрекнуть меня? Или она предлагала пойти дальше?
— Наттана, — сказал я, — вы отчасти имели в виду нас?
— Не знаю! — выкрикнула она. — Да, отчасти… Вы собирались навестить меня в Верхней усадьбе, даже если теперь вы вдруг передумали. Мы можем далеко зайти. По крайней мере мне так кажется.
Она умолкла.
— Мне тоже, Наттана, — быстро сказал я.
— И это не так, как с другими, когда все ясно и можно выбирать: жениться или нет. Ах, нам так далеко до этого, я знаю, но разве мы не можем честно признаться себе?..
— Да, Наттана, и мы сделаем так, — ответил я, хотя при мысли о женитьбе на Наттане я почувствовал неуверенность, слабость, словно я неожиданно очутился в ловушке.
— Я скажу вам, что я думаю, если вы будете со мной откровенны. Я не смогла бы поехать в Америку, Джонланг, не смогла бы жить там. И я не мечтаю выйти за вас. И все-таки я стала совсем другая — даже сама не понимаю как, — это невероятно.
Теперь я уже не чувствовал себя затравленным и пойманным, напротив, меня избегали, мне отказывали, я почувствовал прилив гнева.
— Предположим, что невозможное свершилось, что тогда? — вскричал я.
— Тогда у нас все будет как у всех!
Мы глядели друг на друга в запальчивости, с любовью и почти ненавистью одновременно.
— Так, значит, мы можем честно признаться себе? — настаивала девушка.
— В чем?
— В своих чувствах.
— Да, Наттана.