— Когда ему являться-то? Всё на работе, всё на работе...
— Ладно, мама, что ты объясняешь?!
— Так я же правду говорю.
— Та-ак. Хорошо... А много ли дичи приносит ваш охотник? Может, ему и вправду не за что взносы платить?
— Да какая там дичь! Какая уж там дичь! Сходит, пол-литра выпьют, постреляют в шапку и обратно. Охотнички! Хорошая еще была шапка — расстреляли.
— Когда ж это с ним произошло? Такая прискорбная история! Зимой уже? — спросил Яснов и, поднявшись, прошел к тахте. — Разрешите посмотреть?
— Смотрите, смотрите... Да нет, не зимой. Это осенью еще было. Поздней осенью. Ходили они тут, в аккурат еще Робка приезжал. — Старушка обернулась к дочери и взглядом попросила у нее подтверждения своих слов.
— Мама! — крикнула девушка. — Кто тебя тянет за язык?
— Так люди же спрашивают.
— Люди свое дело делают. А ты им мешаешь.
Яснов переломил двустволку и посмотрел ствол на свет.
— А зимой он разве не охотится? — спросил Николай.
— Редко.
— Что так? На лыжах ходить не умеет?
— Зачем? На лыжах он хорошо ходит, да только зимой день маленький — не управляется.
— Грязновата... — отметил Яснов. — Не умеет обращаться с оружием.
— Да полно, что вы! — испугалась старушка. — Он вот недавно ее чистил, винтовку-то свою.
— Не видно что-то... Придется замечание делать.
— Нет, верно, верно, — вмешалась девушка. — Оно у него все в кладовке хранилось, а когда мы купили ковер к тахте, он его вынул, вычистил и повесил. «Красивее, говорит, будет».
Она, словно подтверждая свои слова, открыла кладовку, и Грошев заглянул в нее: лыж там не было.