— В бою надо всем держаться вместе и не рассыпаться. Русские хитро делают: двое хвосты подставляют, наши бросаются в погоню, как глупые гончие, а в это время их атакует сверху другая пара.
— Но и мы так деремся!
— Завтра, кто нарушит строй, отдам под суд, — не обращая внимания на Шмидта, сказал Вайдеман.
...На рассвете техники стали подливать в моторы «мессершмиттов» антифриз[32]. Пихт побежал к своему самолету. Обросший, с коростами на щеках и носу, фельдфебель Гехорсман паяльной лампой грел мотор воздушного охлаждения «фокке-вульфа».
— Что невесел, Карл? — спросил Пихт.
Гехорсман стянул перчатку и показал окровавленные пальцы:
— Я не выдержу этого ада.
— Вот коньяк, выпей, будет легче. — Пихт протянул ему фляжку.
— Слушайте, господин капитан, — проговорил Гехорсман тихо. — Смотрю я на вас — вы не такой, как все.
— Это почему же?
— Да уж поверьте мне. Если бы все были такие, как вы, Германия не опаскудилась бы, боль им в печень!
— Брось, Карл, — похлопал его по плечу Пихт. — Самолет готов?
— Готов.
— Когда-нибудь ты все поймешь, — многозначительно произнес Пихт. — Я могу рассчитывать на тебя?
— Как на самого себя!
— Хорошо, Карл. А теперь давай парашют.
Гехорсман помог натянуть на меховой комбинезон парашют и подтолкнул Пихта к крылу:
— Только берегитесь. Русские когда-нибудь посшибают вас всех.
Из землянок выходили другие летчики и медленно брели к своим машинам.
— Ты знал Эриха Хайдте? — вдруг спросил Пихт.