— Меня не укачивает.,
Устроившись в дальнем углу гондолы, я сделал запись в дневнике: “Четвертое сентября. В 11.10 вылетели на поиски яхты “Прекрасная Галатея” и пропавшего самолета “Остер”.
Лаборант Гриша Матвеев проверял бесчисленные океанографические приборы. У него тщательно ухоженная борода, как у голландских старых шкиперов, но парень он молодой, веселый, отлично играет на гитаре и превосходно исполняет песни времен Отечественной войны двенадцатого года. Однако за работой Гриша совершенно меняется. Все делает неторопливо и аккуратно.
Костя Синий тоже был занят делом, возился у своей рации. Он одессит, много плавал на разных судах, был радистом и на самолетах, свое дело знает прекрасно. Костя любит поговорить, но пока, в присутствии начальства, непривычно тих.
Командир дирижабля Борис Николаевич Локтев, ближайший помощник Волошина, молчаливый и спокойный, всегда занятый лишь своей техникой, устроился за пультом управления и подал команду:
— Дать свободу!
— Есть дать свободу!
Я уже много раз летал на дирижабле, но все никак не могу привыкнуть к необычным ощущениям при взлете. Вдруг наваливается на плечи какая-то тяжесть. И, только выглянув в окно гондолы, замечаешь, как стремительно возносишься в небо.
Подъем прекратился. Мы на миг неподвижно повисли над “Богатырем”. А затем взревели двигатели, и наш воздушный корабль полетел над океаном. Андриян Петрович с явным удовольствием окинул взглядом океанский простор, где один за другим катились водяные валы, увенчанные белыми гребнями пены.
— Все-таки величественное зрелище. А знаете ли вы, друзья, что как раз в этих водах один ураган едва не изменил весь ход истории? — спросил он, поворачиваясь к нам. — Первый тропический ураган, с которым познакомились европейцы, едва не погубил эскадру Христофора Колумба, возвращавшуюся домой с радостной вестью об открытии Нового Света. Если бы это случилось, неизвестно, когда бы снова открыли Америку. По преданию, именно тогда это явление и получило свое название. Индейцы, которых великий адмирал вез в Испанию, начали в ужасе кричать: “Хуракан! Хуракан!” В чуть измененном виде это индейское слово и закрепилось за местными бурями, в отличие от тихоокеанских тайфунов. Хотя природа и механика образования у них одинакова.
— Андриян Петрович, а почему им дают женские имена, ураганам? — спросил Костя.
— Такая традиция. И, как у всякой традиции, истинную причину ее возникновения установить нелегко. Она уже окружена массой легенд. Пожалуй, лучше всего ответил на этот вопрос один мой знакомый английский метеоролог. — Андриян Петрович засмеялся. — “А как бы вы еще назвали, — сказал он, — бешеную бурю, неожиданно налетающую на вас неизвестно откуда, а потом, нежно воркуя, исчезающую неизвестно “куда?” Впрочем, теперь дискриминация кончилась: тайфунам стали давать и мужские имена, чтобы никому не было обидно.
Все посмеялись. Прижимая к голове огромные наушники, Костя слушал перекличку разноязычных голосов в эфире.
Время от времени Сергей Сергеевич спрашивал его:
— Ничего нового?
Костя лишь качал головой.
— Вот и острова, — оживился Волошин. — Будем смотреть в оба. Но их тут примерно семьсот, а обитаемы только тридцать. Да свыше двух тысяч рифов протянулось на тысячу с лишним километров. Это тоже примерно, никто их точно не считал. Можно просидеть на каком-нибудь всю жизнь, и тебя не найдут.
Впереди, за грядой рифов, отмеченных кипением бурунов, появились первые островки — большие и маленькие, едва выступавшие из воды. На крупных островах по склонам гор курчавились леса, на берегу в тени пальм и апельсиновых рощ белели домики. Мы полетели на запад над Большой Багамской отмелью, протянувшейся между этим архипелагом и Кубой. Это была южная граница Бермудского треугольника…
— Где-то здесь с самолетом прервалась связь, — сказал Сергей Сергеевич. — На всякий случай его приметы: бортовой номер 4390, опознавательные знаки британские: красно-белый крест и диагональные полосы на темно-синем фоне.
Теперь мы летели совсем низко, тщательно рассматривая проплывавшие внизу островки, рифы, взбаламученное штормом море. Вода была мутной, волны несли множество всякого мусора: обломки досок, крышу, сорванную с какой-то хижины, вырванные прямо с корнями длинные стволы пальм. На них сидели чайки, отдыхали после бури.
ebooksa