Путаный след

22
18
20
22
24
26
28
30

Тропинка выбежала из леса и запетляла одичалым, поросшим сорными цветами полем. Дед не был здесь с начала войны и помнил это поле голубым от зацветающего льна.

Но вот и дорога. Безлюдная, с тревожно гудящими проводами, с черными лужами. Вступив на нее, дед тоскливо пожалел о том, что выбрался со своего надежного острова. Какое-то смутное предчувствие беды вселилось в него.

Он успел отшагать по дороге километра два, когда догнала его подвода. Седоков было двое. Полная, не знакомая деду женщина правила лошадью. Сбоку, свесив ноги в крепких немецких сапогах с широкими раструбами голенищ, сидел парень. Он хмуро и подозрительно оглядел деда и приказал женщине остановить лошадь.

— Что в корзине? — спросил он, спрыгнув с телеги и подойдя к деду.

— Линьки.

— Что? — не понял парень.

— Так… рыба… Линьки. На базар несу.

Парень нагнулся и, сбросив в лужу подосиновик, запустил руку в корзину. Пошарив в ней, он вытер руку о штанину и коротко приказал:

— Садись.

Телега тронулась, а парень продолжал допрашивать:

— На базар, значит?

— На базар, милый.

— Ты что ж — разбогатеть хочешь? — Парень вплотную придвинулся к деду. От него пахло винным перегаром и табаком.

— Табачку хочу выменять. Какое — разбогатеть! Осьминочку бы махорки…

— Махорки! — парень презрительно усмехнулся и, достав из кармана пачку сигарет, вытащил одну и прикурил от маленькой блестящей зажигалки. Затянувшись, он выпустил струю дыма в сторону деда. У деда запершило в горле, потемнело в глазах, закружилась голова. Не отрываясь, смотрел он на сигарету.

— На базар, значит, шёл, — снова повторил парень, не обращая внимания на жадные взоры деда. — Это хорошо, что на базар. Господин комендант велел всем ходить на базар. Он даже приказ написал, чтобы люди занимались свободной торговлей. Мы вот тоже везем кое-что. — Парень показал на большой сундук, стоящий на телеге. — Но мы люди солидные, подожди — скоро магазин откроем. — Он пьяно улыбнулся и протянул деду окурок.

Дед задрожал, но, собрав все силы, отвернулся от медово пахнущего окурка и произнес:

— Не, я махорку только уважаю, а от этого кашель у меня.

«Откуда ты, ворон, взялся? — думал дед. — Всех я в этих местах знаю, а тебя отродясь не видел. Ишь, рожа сытая, а ведь русский, прости господи! Всех война разбросала, перекалечила, а этому благодать от неё!»

Так и ехал он до Пустошки, отвернувшись. Парень к нему больше не приставал.