— Ты опять?! То партизаны, то русские… Сколько можно, Дитрих. Судьба не любит того, кто постоянно дергает ее за усы.
— Фи, Гюнтер… Разве можно так о фрау? Какие еще усы? Это ж не фельдфебель. А вот девушки очень даже не против, когда паренек посимпатичнее обратит внимание на их бантики. Ради этого они их в косы и заплетают…
— Пошляк.
— А ты — зануда и ханжа. Не волнуйтесь, господин второй пилот… Нас с тобой тут даже гестапо не сыщет, случись что… — хохотнул весельчак Дитрих. — Так что можешь, смело дергать. Хоть всю ночь подряд…
— Избавьте меня от своего тупоголового солдафонского юмора, господин барон. Постыдились бы предков. Лучше пойду спать… Принимайте дежурство, обер-лейтенант.
— Свободен, Гюнтер… Не напрягайся… Иди, отдыхай, а я пока попытаюсь понять разницу между сном в кресле и сном на лежанке. Хотя, если судить по твоему запухшему лицу, в лесу спиться гораздо лучше. Что, в общем-то, и не удивительно: в кабине самолета воняет только нашим потом, а не сапогами и нестиранными носками шести солдафонов. Хайль…
— Хайль…
— Поторопи фельдфебеля с завтраком. И пусть тот, кто на пост заступит, мне кофе принесет.
— Мог бы и не напоминать. Твои аристократические причуды, Дитрих, каждому известны.
— Не сметь пререкаться со старшими по званию, господин лейтенант! — заорал ему вслед, громко хохоча, весельчак Гюнтер. — А то я за ужином твою порцию шнапса выпью…
Сменившийся с дежурства немец легко выпрыгнул на травку и показал, оставшемуся в самолете товарищу два пальца. Имея в виду, конечно же, находящегося в кабине напарника. Потом, потянулся с хрустом, глубоко вдыхая промозглый лесной воздух, помахал руками, сделал несколько приседаний и, высоко вскидывая колени, резво побежал к сторожке.
"Шесть плюс два? — вычленил и суммировал в уме случайно полученную информацию Малышев. — Совсем фрицы страх потеряли… Хотя, если взглянуть с другой стороны, некоторая логика в этом прослеживается: чем меньше людей привлечено к операции, тем выше степень секретности. Немцы наверняка опасаются утечки информации. Да и обнаружили мы их, чего там лукавить, совершенно случайно. Если б Колька не услал нас искать пути отхода, никто на этот аэродром ни в жизнь бы не наткнулся… Так что, обвинения в халатности, придется снять, как не выдержавшее конструктивной критики. Восемь человек… А это значит — двое спят после ночи, двое — дежурят у самолета, остальные четверо — готовят пищу и занимаются… самоподготовкой. Отличный расклад! Даже Колесникова подключать не придется, сами, со старшиной управимся…"
Он задумчиво поглядел на ту часть самолета, где размещалась кабина летчика, машинально потирая мочку уха.
"Заманчиво, конечно, но потом придется дожидаться здесь солдата с кофе. А если он не один заявится? Да и Кузьмич обеспокоится. Нет, зря рисковать не буду… Никуда пилот не денется. Сперва с остальными разберемся".
— Слышь, Степаныч, а ты как умудрился сухим остаться? — поинтересовался Пивоваренко. — Раздевался что-ли?
— Не… Наш ефрейтор секрет Христа знает… — хохотнул Петров. — Ходит по воде аки посуху.
— И в самом деле? — только теперь Корнеев обратил внимание на то, что его ординарец единственный из всей группы одет в совершенно сухую форму. — Ты как речку переходил?
— По мостку… — не совсем понимая, чего от него хотят, ответил Семеняк.
— По какому еще мостку? Где? — заинтересовался командир.
— Обыкновенному… Как из лесу вышел, свернул с дороги направо, а дальше — тропка сама к речке вывела. А там мостик с берега на берег переброшен.