— И к тому же мышиной коммерцией, — добавил Самарин.
— У вас коммерческое образование? — спросил Вальрозе-отец.
— Нет, юридическое. Такова была воля отца.
После обеда мужчины поднялись на второй этаж, в охотничью комнату. Тут был целый музей. На стенах висели ружья разных систем, охотничьи рога, патронташи и множество фотографий, сделанных на охоте. На одной Вальрозе-отец стоял рядом с Герингом, а перед ними лежал огромный кабан.
— Это в Польше... Беловежская пуща, — пояснил Вальрозе и, рассмеявшись, добавил: — оказался рядом с Герингом из-за его жадности к славе. Он примазался к кабану, которого убил я. — И вдруг спросил у Самарина: — Вы состоите в партии?
— Да, но слишком мало для нее делаю, — ответил он.
Вальрозе внимательно посмотрел на него и больше ничего не спрашивал. Чуть позже сказал:
— Давайте все послушаем известия.
Они закурили и уселись в кресла возле большого радиоприемника. Из динамика полилась музыка, Вальрозе-отец глянул на часы и приглушил радио.
— Известия через пять минут. Я что-то перестал любить музыку, причем любую, — сказал он тихо. — Душа заполнена до отказа другим, совсем другим. А всякая музыка норовит залезть в душу.
— А говорят, фюрер любит слушать Вагнера, — сказал Самарин.
— Вряд ли у него есть теперь для этого время, — ответил Вальрозе.
— А я люблю джаз, — сказал Ганс. — Эта музыка для меня как бодрящий душ.
— А зачем заменять душ? — улыбнулся сыну Вальрозе. — Душ по крайней мере еще и гигиена.
— Кстати, папа, мы с Вальтером хотим вечером сходить в «Адлон», можно?
— Сегодняшний вечер я просил бы тебя побыть с матерью, — с укоризной ответил Вальрозе.
— Конечно, конечно. Вальтер, ты когда-нибудь бывал в «Адлоне»?
— Не доводилось. Мы-то ведь жили в Гамбурге, — ответил Самарин.
Вместо известий радио начало передавать речь Геббельса перед какой-то невероятно экзальтированной аудиторией.
— Дорогие, верные мои товарищи по партии, я — снова с вами. Начиная речь, Геббельс произнес одну эту фразу, а зал ответил на нее грозным воинственным ревом.