Кимати прыгнул на капот «лендровера», оборвал с лобового стекла гирлянды и воздушные шары. Подхваченные послеполуденным ветерком, они взмыли над шоссе и, перелетев через ограду заповедника, устремились к своей гибели в колючих кронах терновника.
— Софи, — позвал он, спрыгивая на землю.
Она не вышла из кабины. Тогда он вытащил ее силой.
— Встань здесь, — он подвел ее к столбу, — на этом вот месте.
София подчинилась, хотя и не понимала пока, к чему он клонит.
— В чем дело, Джонни?
— Вспомни, — сказал он ей.
— Что я должна вспомнить? — рассмеялась София.
— Поедем, Джонни, — поторопил Фрэнк. — Путь ведь неблизкий.
— Погоди ты, — сказал Кимати, — сегодня особый день.
— Ну-ну? — Софии не терпелось узнать, что взбрело в голову Кимати.
— Вспомни, — повторил он. — Ровно год назад ты впервые согласилась прийти ко мне сюда на свидание. Вспомнила? В тот день тебе стукнуло девятнадцать, а ты так робела, точно тебе девять. Вот здесь, на этом самом месте, ты призналась, что это первое свидание в твоей жизни. А потом села на столбик и заявила, что я сумасшедший и этим-то тебе и нравлюсь. Помнишь?
София закрыла лицо руками.
— И вот, — продолжал он, заключая ее в объятья, — мы снова здесь в самый счастливый день нашей жизни.
София улыбнулась сквозь слезы, прижалась к мужу. Фрэнк вылез из машины, развязал душивший его галстук и остановился неподалеку от влюбленной парочки, поглядывая на них со скучающим видом.
— Это какое-то особое место? — спросил он, ставя ногу на километровый столбик, чтобы завязать ослабший шнурок.
— Это наш столбик, — сказала ему София.
— Птицы осквернили вашу святыню, — он показал на белые потеки гуано. — Ну, может, будет обниматься? Поехали! У вас целая жизнь впереди...
В половине шестого Фрэнк уже кружил по лабиринту узеньких улочек между Ривер-роуд и Гроген-роуд.
Дышалось здесь трудно от пыли и зловония, тротуары были забиты прохожими. Ветхие дома покосились, штукатурка осыпалась, краска на стенах давно вылиняла и облупилась.