Топот его ног гулко раздавался в темноте. И тут он увидел, что и в другом конце проулка возникли четыре тени в плащах. Кимати застыл на месте. Он повернул голову в одну сторону, затем в другую, глаза метались по стенам, ища спасительной лазейки. Он оказался в западне.
От четверки отделился и шагнул вперед человек со шрамом, рассекавшим лоб.
Кимати почувствовал, как у него холодеет под ложечкой. Он вспомнил, что говорил Фрэнку утром: «Неизвестно, доживу ли я д того времени». Он лихорадочно прикидывал свои шансы против семерых бандюг. Пожалуй, единственный разумный для него выход — это дать деру.
Он сделал обманное движение, ложный выпад, потом повернулся и помчался на ту троицу, что первой заступила ему дорогу. Один из них выкрикнул что-то, предупреждая других об опасности. Те поспешно приняли позы, изготовясь к схватке. Кимати на полном ходу ударил одного из них кулаком, и бандит опрокинулся на спину. Кимати споткнулся о распростертое тело и упал на колени. Не успел Кимати, превозмогая боль в ногах, подняться, как его подхватили дюжие руки и притиснули к стене. Он разглядел, что оба налетчика были в вязаных шапочках.
Подоспел вожак со шрамом; он ударил Кимати в челюсть так, что его затылок стукнулся о кирпичную стену. Собрав последние силы, Джон двинул вожака ногой в пах. Тот согнулся. Одновременно Кимати отшвырнул молодчиков, державших его за руки, и нанес им несколько увесистых ударов, прежде чем подоспели остальные бандиты и навалились на него.
Вожак со шрамом, стоя на коленях, задыхался от боли. Глаза, которыми он впился в Кимати, горели ненавистью. Внезапно он вскочил на ноги и ударил Кимати в живот так, что у того перехватило дыхание.
Кимати словно сломался пополам. Казалось, это конец. Оставалось лишь молить бога о чуде. И тут его голова будто разлетелась на тысячу осколков — вожак ударил справа, и Кимати снова ударился затылком о шершавую стену. Его тело стало медленно оседать, но те, кто держал его за руки, не позволили ему повалиться на землю. Они словно распяли его на стене и молотили увесистыми кулаками.
Когда они отпустили Кимати и он упал, бандиты продолжали избивать его на земле.
— Запомни, — донесся до сознания Кимати слабый голое откуда-то издалека, — по пятницам в десять вечера!..
Каблуки зашаркали по шершавому асфальту: оставив его валяться на земле, гангстеры пошли прочь.
Казалось, целую вечность пролежал Кимати в продуваемом студеным ветром проулке. Лежал не шевелясь, в той позе, как его бросили, пока наконец голова у него перестала кружиться и чуть поутихла боль в животе. Все его тело болело. Он боялся пошевелиться, чувствуя, что каждое движение обернется для него новой мучительной пыткой.
В конце концов он сел, протер залитые запекшейся кровью глаза. Невероятным усилием воли поднялся на ноги и прислонился к стене. Боль пронзила его, все закружилось перед глазами. Он не мог сообразить, в какой стороне его дом. Придя в себя, Кимати, тяжело дыша, поплелся вдоль стены по направлению к Гроген-роуд.
Прошло полчаса, пока он кое-как проплелся сто метров, отделявшие его от лавки. Как ни странно, ключ оказался в кармане. Он отпер входную дверь, на ощупь пересек лавку, пробираясь во мраке к лестнице, ведущей наверх.
— Джонни? — окликнул его дядя Едок, спавший в закутке за занавеской. У старика был чуткий сон.
Кимати, не откликаясь, поднимался по лестнице.
— Найдешь дорогу? — осведомился старик.
— У-гу, — отозвался Кимати, притворяясь пьяным.
— Осторожно, Джонни, — дядюшка легко поверил, что племянник выпил лишнего, — с лестницы не свернись.
— У-гу, — буркнул Кимати. При каждом произносимом им звуке его зубы словно выбивали дробь. Все еще стоял гул в ушах. Кое-как он дотащился до второго этажа и заперся в ванной. Открыв кран, поплескал воды на лицо, постанывая от боли, потом посмотрел на себя в зеркало. Вместо лица сплошные синяки и кровоподтеки. Нос распух и стал вдвое больше, чем обычно, в ноздрях запеклись сгустки крови. Огромная опухоль закрыла левый глаз; челюсть тоже вздулась, голова казалась огромной.
«Они заплатят за это, — думал Кимати, кое-как приводя себя в порядок. — Клянусь, им это даром не пройдет!» — Он снова плеснул холодной воды на лицо, вздрагивая от боли.