— Батько, — торопливо заговорил Охрим, — оба краснопузые брешут, что Кикотя раскостерили.
— Шо таке? — повернулся к нему Клещ.
— Ей-бо! Я их сек и уговаривал не брехать, да один треплет, шо Кикотя разбили на болотах, шо привели пленных и шо по городу усю ночь йшлы обыски.
Клещ молча повернулся в седле и поскакал к оврагу. За ним, грузно топоча, помчались остальные. Клешков и Князев, шлепая по лужам, поехали следом.
— Батько! — вполголоса окликнул чей-то бас.
Клещ подъехал и спешился.
— Батько, — сказал тот же голос, — тут перебежчик до нас, балакает, шо с отряду Кикотя, та я не вирю.
Подвели человека.
— Батько, це я, Пивтора Ивана, — торопливо заговорил перебежчик, узнаешь?
— Узнаю, Васыль, — мрачно буркнул Клещ, — откуда взявся?
— Забрали нас, батько. На болотах застукали. Пулеметами порезали на гати.
— Дэ Кикоть?
— Не могу знаты того, батько!
— Ладно, ходи в третью сотню, кажи, шо я приказал одеть и вооружить.
— Дуже дзякую, батько.
— Охрим, — резко обернулся Клещ, — где эти... З городу?
В несколько секунд Князева и Клешкова содрали с лошадей, обезоружили и плетьми подогнали к Клещу.
— Зрада! — сказал Клещ. Лица его не было видно в темноте. Только плотный силуэт в папахе. — Зрада! Продали моих хлопцев. Ясно!
— А мы тут при чем, а, батько? — заспешил Князев. — Мы-то при тебе были.
— Хто при мне, а хто и в городу, — сказал Клещ.