— Сомневался. Беспокойство не хотел вносить. А вот как Маша сказала, что голоса вроде слышала, так я сразу и понял: были. И еще одно точно понял: собак у них нет.
— Похоже, — раздумчиво согласился Ратников. — Так, за здорово живешь, не отцепятся, конечно...
— Господи, и так столько напастей, — с отчаянием проговорила Маша, — а тут еще дождик начинается.
— Это уж действительно ни к чему! — расстроился Быков. — Все шишки на голову. Черт те что!
Дождик поначалу легонько, как бы ощупью пошелестел в листве, потом зашумел настойчивей, сердитей. Пронесся по лесу ветер, раскачивая деревья, подвывая в намокших ветвях, сшибая с них опадающие ливнем холодные капли. Вскоре и ветер и дождь загудели плотнее, вместе набирая силу, точно взбесились, все стало тут же мокро, похолодало разом, и негде было укрыться, найти спасение от напористого, пронизывающего ветра, хлестких потоков дождя.
Шкипер лежал на носилках ничем не защищенный, и Ратников, сам вмиг промокший до нитки и озябший, представил, как по лицу его хлещут дождевые струи, ручейками стекает вода и обессиленное тело немеет под мокрым насквозь тряпьем.
В сплошной темноте ничего нельзя было разобрать, как ни приглядывайся, но и стоять так, без действия, без движения под холодным ливнем становилось нестерпимо.
— Маша, где топор? Давай скорее топор! — крикнул он, и когда она подала ему, он вздрогнул, ощутив скользкое топорище на ладони: «Вот им немец и ахнул шкипера...» И, обозлившись, бросил в темноту: — Боцман, надо навес, иначе закоченеем до утра. Как при всемирном потопе хлещет!
Кое-как, почти на ощупь, они соорудили нечто наподобие навеса, затащили под него шкипера, залезли сами, дрожа от холода, тесно прижавшись друг к другу. Но капли стали тут же просачиваться, падать сверху все чаще и чаще, потом сразу в нескольких местах полило, и Ратников стянул с себя прилипшую, отяжелевшую рубашку и укрыл шкипера. Он чувствовал ладонями, как вздрагивают Машины плечи, — она приткнулась к нему, словно ребенок, ищущий защиты, — растирал их, стараясь угреть, и этими движениями обогревался и сам.
— В такой ливень немцы не сунутся на поиски, — сказал Быков. — Так что объявляется отбой, всем отойти ко сну. — Пошутил: — Только перекройте, пожалуйста, душ.
Ратников понял: Быков сказал это для Маши, чтобы хоть об этом не беспокоилась она, и был ему благодарен за такую заботу.
— До отбоя полагается вечерний чай, — в тон ему пошутил Ратников. Достал из мешка еду, на ощупь влил шкиперу в рот глоток самогона, Машу заставил капельку отглотнуть, понемножку приложились и с Быковым. Разломил хлеб, сало топором тронуть не решился, но больше разрезать было нечем, и он рвал его на части пальцами.
Так они сидели, прижавшись мокрыми телами, отдавая друг другу тепло и молча прислушиваясь к шуму дождя и леса, ели раскисший хлеб с салом. Казалось, не будет конца этой долгой ненастной ночи и солнце уже никогда больше не взойдет и не нагреет насквозь продрогшую землю.
— Не выберемся мы отсюда, — всхлипнула тихонько Маша. — Немцы кругом... и этот холод. Не выберемся, товарищ командир, пропадем.
Ратников почувствовал, как она еще доверчивей прильнула к нему, точно эта гибель уже подступала к ней, и, чтобы хоть как-то успокоить ее, ободрить, сказал:
— Ничего, Машенька, выкрутимся. Я в такой переплет попал недавно, и сейчас не пойму, как вывернулся. Но вот живой же, даже не раненный ни разу. А с танками сойтись пришлось — не с этими курортниками. И ничего. — Ратников, успокаивая ее, убаюкивая чуть раскачивающимися движениями, и сам не заметил, как стал рассказывать о себе. Он как бы заново переживал те недолгие часы, когда удерживал плацдарм со своими ребятами, их гибель и гибель Панченко, те самые горькие минуты, когда его тащили за танком со связанными руками, а потом, точно сквозь строй, прогнали через толпу гогочущих немцев, высыпавших поглумиться над ним... — А потом — плен, концлагерь, ну и ваша баржа-спасительница, — заключил он. — Но ведь выкрутился.
— Страх-то какой! — ужаснулась Маша. — Как же такое можно вынести? — Но голос у нее был уже полусонный, покойный, и Ратников, усыпляя ее совсем, обнадеживающе произнес:
— А уж отсюда вырвемся, не беспокойся. Вот солнышко, выйдет утром, обогреемся, дело пойдет.
Шумел, понемножку обессилевая, дождь, скатывались с навеса холодные капли. Ветер притих уже, не буянил в ночном лесу. Тихо стонал шкипер в полубреду. Они, трое, сидели на промокшей насквозь земле, отогревая друг друга собой и дыханием. Наконец задремали и уснули, когда дождь уже совсем перестал и на иссиня-черном небе стали проглядываться поздние звезды.
Разбудили их еще не созревшие, чуть теплые лучи солнца, которые неожиданно ярко пробились после такой холодной ливневой ночи. И это казалось чудом, предвестником доброго дня, удачи.
ebooksa