Поединок. Выпуск 2

22
18
20
22
24
26
28
30

Воронов даже привстал.

— Тем более поздно, — повторил Жигулев. — Хорошая идея — хороша вовремя.

— Может, рискнем, Виктор Иванович? — нажал Кириченко. — Даже если не поймаем с поличным, то, может, какие-то связи удастся проследить. Одно дело, когда наш человек едет с водителем в кабине, другое — когда Мишенев не будет подозревать о наблюдении...

— Что думаете вы, товарищ Воронов? — спросил Жигулев.

— Наверное, есть смысл. Я бы занялся вплотную Дальтрансом, — Воронов не очень уверенно взял сторону Кириченко, и вышло это скорее помимо его воли. Сидевший напротив Петр Петрович Стуков закатил глаза к потолку, тем самым выражая чувство полнейшего неудовольствия.

— Пусть будет по-вашему. Подготовить план работы группы к вечеру.

Воронов почти два часа согласовывал с руководством Дальтранса точные маршруты ездок Мишенева. Две любопытные детали значительно улучшили настроение Воронова — недостача Мишенева не подтвердилась, хотя пломба и была сорвана, и Станислав Антонович ни словом, ни делом не напомнил о том резком разговоре, который состоялся у них тогда по телефону.

На широком гаражном дворе Воронов внезапно столкнулся с Мотей. Он приветливо улыбнулся и остановился:

— Добрый вечер, Мотя. Как поживаете?

— Здрасте, — чересчур поспешно бросила та в ответ и, виновато нагнув голову, проскользнула мимо Алексея к двери в диспетчерскую.

Воронов смотрел ей в спину, ожидая, когда она обернется. И она действительно обернулась, но так, что сердце Воронова зашлось в тревоге. Это был взгляд затравленного зверька.

Алексей вошел в диспетчерскую, когда Мотя уже склонилась над бумагами. Но Воронов видел, что она ничего не пишет и поняла, кто вошел.

Мотя порывисто встала и, отскочив к окну, почти крикнула:

— Что, что вы от меня хотите? Воронов улыбнулся.

— Что с вами, Мотя? Я просто хотел поздороваться... Мне кажется, я вас ничем не обидел...

Мотя стояла, прислонившись к раме, и глядела на Воронова поверх кулаков, закрывавших лицо. С каждым мгновением она как бы оседала и через минуту при абсолютном обоюдном молчании тихо опустилась на подоконник. Тряхнув головой, внезапно произнесла:

— О Хромове спрашивал Чуев... До последнего слова выспрашивал, что он вам тогда сказал. Это в тот же вечер было... — она облегченно вздохнула, словно неимоверная тяжесть, которую она несла, упала с плеч.

— Почему же вы мне раньше ничего не сказали?.. Эх, Мотя, Мотя...

— Какое это теперь имеет значение, — она тихо всхлипнула, но говорила четко, даже не пытаясь утереть слезы, катившиеся по нарумяненным щекам. — Мне было страшно. Мне и сейчас страшно...

— Вас Чуев запугивал?