— Законно.
— И за себя тоже надо поквитаться.
— У тебя-то что? Жив-здоров.
— Ну, это, как ты говоришь, целая история.
— Я тебе скажу: плен поганей тюрьмы.
— Не был в тюрьме, не знаю, — рассердился Ратников. — Тебе есть с чем сравнивать...
— В бою я не дался бы, — не заметив насмешки, убежденно сказал шкипер. — Черта с два!
Ратникову опять стало и обидно, и покойно от его слов.
— Греби, греби. Скоро сменю.
И в тот же самый миг Маша приглушенно, прикрыв рот ладошкой, ахнула:
— Берег! Глядите, берег!
Рассвет вставал из-за моря, из-за далекого горизонта, и там, в той стороне, за кормой, будто бы из-за самого края земли подсвечивало, поднималось невидимое солнце. Казалось, оно с необычной торопливостью всплывает на поверхность, будто запаздывает, — так скоро, прямо на глазах, обнажалось небо вдали, и сразу же стали различимы самые близкие к воде облака. Но здесь пока еще удерживалась зыбкая полутьма, и за ней, как в густом, вязком тумане, Ратников разглядел приземистую полоску берега.
— Навались! — скомандовал он шепотом.
Шкипер налег на весла, бросив лишь на миг взгляд через плечо: ему тоже не терпелось увидеть берег.
— Господи, что сейчас будет, — прошептала Маша.
— Помолись еще. Встань на колени и помолись, — зло бросил шкипер. — Связались с тобой.
— Ох, Сашка, Сашка, — запричитала Маша, — ведь это я тебя должна ненавидеть, а не ты меня...
— Перестаньте! — обозлился Ратников. — Нашли время.
Приближался берег, не больше кабельтова оставалось до него, и оттуда должны были уже заметить шлюпку. Но там не угадывалось пока никакого движения, хотя отчетливо уже различались крупные валуны вдоль кромки прибоя, а еще глубже, за ними — невысокий темный заборчик кустарника.
Ратников велел Маше перейти на корму, сам приладился с автоматом на носу, почему-то тут же подумав: «Вот сейчас шкипер, как котенка, может меня ухлопать. Обернется... и в затылок...» Но тут же отмахнулся от этой мысли — не до этого стало. Вглядываясь в берег, он выбрал место, куда пристать, — между двумя сгорбленными валунами.