Тугай полез в карман и вынул табакерку.
Динкер помял в руках папиросу, щелкнул пальцами. Тугай услужливо чиркнул спичкой. Динкер протянул ему папиросу. Тугай отказался и с наслаждением кинул табак под язык.
Ибрагим вдруг резко поднялся, отодвинул стул. Глядя в глаза Тугаю, сказал твердо:
— Вот что, вы тут хозяйничайте, а я ненадолго отлучусь. Скоро рассвет — мне надо на ферму... Да вы не бойтесь, не подведу, — и поперхнулся. — Сами ведь понимаете... Хочу, обязательно хочу перед смертью повидаться с сыном. — Голос его задрожал, фотография выпала из рук.
Тугай переглянулся с Динкером. Тот бросил Тугаю кошелек.
— Это тебе от сына, — сказал Тугай, протягивая кошелек Ибрагиму.
Старик поднял с пола фотографию и, медленно переводя взгляд на висевший на стене портрет, почувствовал, как тревожно стало на сердце.
«Деньги?.. Здесь что-то не так!..»
Впился глазами в портрет.
След от сабельного удара!
Почему на фотографии нет этого следа?..
— Неужели совсем зажил? — спросил одними губами, показывая рукой на шрам.
Тугай тоже взглянул на портрет и вдруг высоко поднял табурет, с силой опустил его на голову Ибрагима.
«Как я мог колебаться!» — мелькнула у старика последняя мысль. Он потерял сознание. Изо рта хлынула кровь.
— Болван! — выругался Динкер, с презрением взглянув на Тугая. — Идиот! Что ты натворил?!
ЕЩЕ ОДИН СЛЕД
Снег забивался в рот. Боль обжигала. Лавина несла Обручева, то засыпая, то выталкивая наружу. Вдруг она резко замедлила движение. Рыхлые ручейки снега начали обтекать преграду.
Обручев ухватился за каменный выступ и попытался: встать на ноги. Боль в руке стала невыносимой Она начиналась в пальцах, электрическим током била в плечо.