Подвиг продолжается

22
18
20
22
24
26
28
30

— Плохо. — Старший сержант вяло махнул рукой и распечатал сигареты.

— Вот сразу после войны рыба здорово брала.

— А вы что, здешний?

— Здесь родился, вырос, на пенсию ушел, здесь, думаю, и помирать придется.

Спокойный, рассудительный тон спиннингиста пришелся по душе старшему сержанту. И он охотно ответил незнакомцу, что служит в милиции.

— А, ну тогда должен ты знать Николая Леонтьевича Кузнецова.

— Его у нас все знают, — с гордостью ответил старший сержант. — Это такой человек...

— Ну, допустим, какой он человек, я тоже немного знаю...

Клева все не было, и они разговорились.

— Когда война кончилась, — рассказывал спиннингист, — я был секретарем горкома партии. Может, слышал такого, Татарников моя фамилия, Антон Степанович. Сижу как-то в кабинете, почту читаю, отвечаю на телефонные звонки: И вот стук в дверь. Сначала, правда, я слышал шаги по коридору и стук палки. Не иначе, думаю, инвалид какой-то идет. Много их тогда приходило: у кого жилья нет, кто своих разыскивает, а были и такие, которые за грудки брали. Давай, мол, мне хлеба и крупы, я здоровье на фронте потерял. А где взять? Все разрушено, хлебозавод еще не пущен, столовые не работали. Да и магазины в Сталинграде можно было по пальцам пересчитать...

Антон Степанович переложил спиннинг на другой камень, сел поудобнее и продолжал:

— Смотрю, входит высокий, худощавый, в помятой шинели капитан. Глаза воспалены, сам какой-то бледный, в руках клюшка. Не дожидаясь приглашения, сел. «Я, — говорит, — полмесяца назад из госпиталя приехал. Разыскал семью, оборудовал подвал, живу ничего. Но вот беда. До войны работал на «Красном Октябре», слесарил. Пошел туда. Но там сейчас все переменилось, завод еще не пущен на полную мощь. А без работы не могу». — «Вы коммунист?» — опрашиваю. «Да», — отвечает. И кладет передо мной партийный билет. — «А еще документы есть какие с собой?» — «Есть», — отвечает и кладет на стол справку из госпиталя, военный билет и орденскую книжку. В общем, вытряхнул все, что было в кармане гимнастерки. Разворачиваю каждый документ, читаю, а сам думаю: «И куда же тебя я пристрою, Николай Леонтьевич Кузнецов. Все же Герой Советского Союза, командир батальона». Что сказать, не знаю.

И вдруг ни с того, ни с сего Кузнецов говорит: «Было это за Одером. Трижды я переправлялся через эту чертову реку. И каждый раз меня выручал пулеметчик Коля. Я так фамилии его и не узнал. Пришел он с пополнением и сразу в бой. Лучшего пулеметчика я не встречал. Диву давался, как он мог на лодке, в такой свистопляске прицельно стрелять. Ну, это так, между прочим. На третий день утром не успели мы закрепиться на небольшом плацдарме, как немец пустил танки с десантом, мотопехоту. Началось столпотворение. Три раза пытались спихнуть нас фашисты в реку...

И вдруг сердце у меня в комок: лежит мой Коля, широко раскинул руки, как живой. Лицо чистое, белое. Одна рука держит исковерканный пулемет, а другой он зажал ком земли, а из нее травка виднеется. Такая свежая, молоденькая, зеленая, тянется к солнышку...»

Рассказывает это мне Кузнецов тихим, срывающимся голосом, а сам смотрит на мой стол повлажневшими глазами, теребит фуражку в руках, весь вздрагивает.

«Вы можете подумать, — неожиданно сказал он резко, — к чему я все это рассказываю? Шел вчера вечером я в свой подвал. Покуривал. И вдруг вырос передо мной верзила. Здоровый, весь заросший. Выкладывай, говорит, что в карманах. И тычет в меня пистолетом. Ну, такое меня зло взяло! Вот я вчера и вспомнил пулеметчика Колю. Какие люди головы положили! А этот выродок скитался где-то то тылам и теперь людям жить спокойно не дает. У меня эта клюшка в левой руке была. По привычке ношу с собой. Перехватил ее в правую, вроде в карман слазить хочу. И так стукнул гада! До тех пор бил, пока не свалил. А пистолет его получите...»

Он на стол пистолет кладет, а меня сразу осенило. Ведь несколько раз уже звонили из милиции. Я и выпалил ему: «Иди, — говорю, — товарищ Кузнецов, в управление милиции, отдай там эту штуку. И записку мою. Им такие люди сейчас позарез нужны».

Взял он пистолет, мою записку и ушел. А потом как-то встретил его уже в милицейской форме. Улыбается: «Подыскали вы мне работенку с ходу, спасибо». Я было подумал, недоволен он. Ан нет, доволен. И им, насколько я знаю, довольны...

Воспоминания Ермоленко прервал вошедший капитан.

— Ну, как спалось, отдыхалось? — спросил он.