Шхуна «Мальва»

22
18
20
22
24
26
28
30

— Старший его брат, господин капитан, тот настоящий большевик. Говорят, как немецкая армия вошла в наш город, он в партизаны подался. Вредный он человек, господин капитан, истинный господь. Да и Иван теперь таким же стал...

Моренц закурил сам и протянул сигарету Калугину.

— Этого Ивана Глыбу мы скоро повесим, — как бы между прочим заметил Моренц.

— Правильно, господин капитан! — оживился Калугин. — Истинный господь, правильно. Всех их надо под корень к чертовой матери!

Моренц вызвал дежурного, приказал:

— Привести партизана Глыбу.

Петро Калугин привстал с кресла, услыхав слово «Глыбу», и спросил:

— Мне удалиться, господин капитан?

Моренц махнул рукой:

— Сидеть!

Глыбу ввели под руки. Иван, казалось, никого не видел. Голова его свесилась на грудь, плечи были опущены, глаза из-под опухших век смотрели в пол. Клочок рубашки, чудом висевший на одном плече, не мог скрыть глубоких ран на теле. Сквозь длинную щетину, которой заросло его лицо, выпирали острые скулы, капельки запекшейся крови прилипли к волосам. Иван нетвердо стоял на полу, слегка покачиваясь, будто находился он на палубе шхуны во время свежего ветра.

Петро Калугин не отрываясь смотрел на Глыбу.

Чувствуя на себе взгляд Моренца, он вдруг засмеялся:

— Этому капут, господин капитан! Истинный господь! Повесить его надо, пока не подох...

Глыба медленно поднял голову и, увидав своего бывшего дружка, шагнул вперед.

Гестаповцы хотели удержать его, но Моренц крикнул:

— Выйти!

Немцы четко повернулись на каблуках и скрылись за дверью. Иван теперь стоял твердо, он весь как-то собрался, подтянулся и расправил опущенные плечи.

— Партизан узнает этого человека? — спросил Моренц через переводчика.

Глыба несколько секунд смотрел на Петра Калугина, потом отвернулся от него и твердо ответил: