— Это не советские люди, — перебил его бесцеремонно Леонид, — а я говорю о совести советских людей...
— Хм! Вы очень молоды... Я предполагал... — замямлил следователь.
Допрос прервал телефонный звонок. Следователь подошел к аппарату и стал слушать.
— Да... есть... Да... да...
Положив на место трубку и вызвав из коридора двух солдат, он покинул комнату.
Начальник гестапо Гунке, высокий, подчеркнуто прямой, гладко выбритый, метался по своему кабинету. С тех пор, как в стены его учреждения попал Леонид Изволин, Гунке не находил места, он буквально потерял покой.
Допросы арестованного он поручил двум опытным следователям, хорошо знавшим русский язык и набившим руку на «партизанских делах».
— Хотя бы одно слово, заслуживающее занесения в протокол, он вам сказал? — спросил Гунке маленького следователя, который первым допрашивал Изволила.
Следователь отрицательно покачал головой.
— Ни одного?
Гестаповец продолжал мотать головой.
— У вас что, язык отнялся? — повысил голос Гунке.
— Ничего он не сказал. То есть болтает он много, но совсем не то, чего мы от него ждем.
— Вы идиот, Хлюстке. Безнадежный идиот. Вы — концентрация идиотизма, его мировое выражение. Терпя вас, я сам становлюсь идиотом. Вы это понимаете?
Гестаповец стоял, выкатив глаза и вытянув по швам руки.
— Вам только возиться с громилами, сутенерами и проститутками. Приличный арестованный не хочет с вами даже разговаривать. Чорт знает, что получается! Взяли человека с кличками, связями, паролями, рацией, взрывчаткой, оружием и до сих пор не знаем, кто он такой. Позор! За такую работу с нас шкуру спустят. И правильно сделают. Ну, а вы, — обратился Гунке ко второму следователю, — вы, кажется, претендуете на звание детектива Европы. Как у вас?
Второй следователь растерянно развел руками.
— Фамилию узнали? — допытывался Гунке. — Я уже не прошу о большем...
— Нет.