— Почему?
— Суббота.
— Ну и что?
— В клубе могут быть танцы… Могут дать концерт.
— Понятно.
Майор снял с себя гимнастерку, повернулся к стоявшему у двери Игнатьеву:
— Старшина, не к теще на блины приехал. Раздевайся, помогать будешь. А вы, младший сержант Цветкова, чего ждете? Режьте картон для фотосхем. Быстро управимся — всех отпущу на концерт. Я потрясен смертью блестящего офицера, капитана Егорова… Вы, конечно, больше травмированы… Вы жили и работали вместе с ним, знали его лучше, чем самих себя. Но не будем походить на мокрых куриц. Данью уважения к его памяти должна стать безупречная работа всего личного состава отделения. Война еще не окончена, от нас требуется точность, трудолюбие… Думаю, высказался я довольно ясно. Начнем.
В комнату вбежал сержант. Увидев незнакомых для него старшину и склонившегося над фотосхемой другого военного с гимнастеркой в руке, он неловко козырнул.
— Что-то я тебя не припомню, сержант. Как фамилия?
— Миронов, товарищ майор.
— Откуда узнал, что я майор?
— По погону. На гимнастерке.
— Чем занимаешься?
— Калькированием. Маршруты переношу на кальку.
— Для этой площади уже сделал?
— Нет, не успел, товарищ майор.
— Так вот, сержант Миронов, бери под свое покровительство старшину Игнатьева, укажи маршруты на карте, пусть скалькирует, а мы посмотрим, что у него получится. А ты сам… Пронумеруй кадры на пленке, начнем печатать.
Игнатьев снял гимнастерку, засучил рукава рубашки, подошел к столу. Миронов протянул ему пачку прозрачных листов.
— Вот, старшина, скопируй дорогу от этого квадрата до этого, и все, что прилегает к ней, тоже. Тушь — черная, перо, рейсфедер… Бери, что понравится. Понятно?
— Понятно. Для чего все это?