— Мы — другое дело, — сказала Катя. — У меня в семье ни одного мужчины, а нас, сестер, пять. Отец за год до войны умер. Вот я и пошла… Чем могу, тем и помогаю. Сперва медсестрой была, раненых с поля боя вытаскивала. Когда саму в третий раз ранило, попросила не комиссовать, а направить хоть куда-нибудь, лишь бы воевать.
— Я курсы официанток закончила. После выпуска спросили — не пойду ли я к летчикам, я и согласилась. Вот и кормлю. Вернее, кормила. А теперь вас буду кормить, — тихо проговорила Шура.
— Ясно. Вы просто героини. Героини! Устраивайтесь. О музыке, музыкантах, о нас самих еще поговорим…
Но, как часто бывает в военной жизни, о музыке, композиторах, о самих себе говорить было некогда. Младший сержант Цветкова с утра до вечера пропадала в лаборатории, а если выкраивалась свободная минута — бежала на свидание к своему «суженому». Шура и Катя весь день возились с приготовлением пищи. Людей в фотоотделении вроде бы и немного, а заход один и тот же — что для ста человек, что для десяти.
Потом гибель капитана. Она всех потрясла. И хотя разговоров о Егорове избегали, думать о его смерти думали. Разговаривать же о музыке… Это было как-то противопоказано.
Старшина Игнатьев обратил внимание и на девушек. Шуру и Катю он сразу же вычеркнул из числа подозреваемых.
Когда после окончания работы над фильмом Маша вбежала в комнату, — теперь не «в свою», а «в нашу», — Катя и Шура вертелись перед стоявшим на полу небольшим зеркалом и разглядывали на себе легкие летние платья и выходные, на высоких каблуках, туфли.
— Отставить! — скомандовала Маша. — Сейчас же одеться по форме.
— Почему? — недоуменно спросила Шура. — Лето же… В этой шкуре жарко.
— Не сочиняйте. В форме вы просто царицы, а в этих воздушных файдешинах — просто кисейные барышни… Вас ни один уважающий себя солдат не пригласит на танец. И носить эту форму до самого последнего часа войны, до последнего победного выстрела…
— Ой, — вздохнула Катя, начала стягивать с себя платье, из которого, собственно говоря, выросла. Она провозила его с собой три года. За это время стала выше ростом, чуточку раздалась в плечах. Катя села на койку, посмотрела на подруг, спросила: — Интересно, какой это будет день? День победы? Солнечный или пасмурный, вторник или среда, воскресенье или суббота?
Шура обернулась:
— Почему забыла про понедельник, пятницу и четверг? Знаете, девочки, день победы будет самым великим праздником. Слезы радости и горя смешаются… У нас по маминой линии и по папиной ушло на фронт десять человек, а сейчас в живых только трое… И я четвертая.
Катя и Маша ничего на это не сказали. Да и что можно сказать? Путь к победе — это страшная, необыкновенно длинная дорога. Река крови, страданий и потерь.
— Ладно. Давайте собираться, — сказала Маша. — Майор идет на вечер…
На мужской половине тоже шли сборы: начищались сапоги, подшивались свежие подворотнички, гладились гимнастерки, а Миронов долго пытался натянуть на ноги унты, принадлежавшие старшине-дешифровщику по прозвищу Штурманенок, но из этого ничего не вышло: унты были на три номера меньше, чем было нужно, — и он зашвырнул их под топчан, надел прекрасные хромовые сапоги, на голову напялил шлемофон, тоже принадлежавший Штурманенку, посмотрел в зеркало.
— Скверно, — скептически поджал губы Миронов. — Старшина, правда плохо?
— Почему же? Оригинально.
— Оригинально, это да, но глупо.
— Возьми форменную фуражку, раз не любишь пилотку.
ebooksa